Иногда Шуша думал, что надо было собраться с духом, напомнить
папе о себе и попросить вызов в Израиль. Но там тоже искусствоведов
девать некуда, а еще могут напасть арабы, и тебя заберут в армию.
Ну и судьба человека второго сорта Шуше еще в России осточертела.
Только на родине он стал изгоем добровольно, из-за критического
образа мыслей, а в Израиле станет гоем по умолчанию, из-за русской
мамы. Евреи ребята конкретные, для них кровь не водица, а
аргумент.
Фашисты пархатые.
Воистину, страдание — вот профессия русского интеллигента.
Страдать Шуша умел, но зарабатывать на этом не научился, а в
качестве искусствоведа нигде и никогда не котировался, сколько бы
ни надувал свои красивенькие щеки. Да, он вроде бы давно и успешно
подвизался в либеральном интернете, писал текстики-компиляции о
том, как в СССР гнобили свободное искусство, и как гнобят его
теперь в России. Но требовали с Шуши именно компиляции, сляпанные
по-быстрому, и платили гроши. Поляну серьезной публицистики за
серьезные деньги захватили люди с громкими именами, зачастую не
понимающие в искусстве ничего, прямо до смешного, если бы не было
так грустно. Но почему-то именно они писали для интеллигенции, и
обычно полную ахинею, а интеллигенция шумно аплодировала. Шуша
старался работать качественно, но вынужденно обслуживал быдло — и
быдло оставляло под его текстами быдляцкие комментарии, а Шуша
мучительно переживал. В моральном плане ему немного полегчало,
когда такие же тексты начали с тем же успехом клепать нейросети. Но
материально это ударило по карману, а на культурных запросах
интеллигентов по-прежнему паразитировали живые идиоты.
И только в эмиграции Шушу оценили по достоинству. Когда из
независимого эксперта он превратился в сотрудника солидной кафедры
университета Тайбея, вдруг оказалось, что Шуша может сделать
приличный текст, за который заплатят уже не копейки. Он вписался в
тусовку и стал если не важной персоной, то своим в доску парнем.
Даже успел мимоходом вдуть Настику, пока та сидела на переводах для
Мордора, что делало ее в глазах тусовки безусловно страдалицей, но
еще и человеком третьего сорта. Потом Настик вступила в особые
отношения с местной издательницей и прыгнула сразу в высший сорт:
оказалось, что бедняжка лесбиянка, просто в Мордоре была обязана
притворяться, и через силу привыкла давать мужикам. Шуша тогда
занервничал, но Настик, добрая душа, толерантно делала вид, что у
них то ли ничего не было, то ли ей было не так уж противно.