А иногда страх парализует меня, сдавливая горло и тогда мне отчаянно страшно. Что это сон, пусть ноябрьский, мокрый, безнадежный сон. Помнишь темноту Патриарших… Помнишь? Но там все равно была надежда. А если это не сон, а реальность, а в ней нет тебя – то тогда как? Как я буду?
– Послушай… мы есть. Понимаешь? Мы настоящие и мы вместе, – и ты притянула меня к себе, обняла так крепко и нежно.
– И ты не считаешь, что это все бред? Ну помнишь я тебе рассказывала… Арбенина, а потом ты появилась. Я не знаю как это, но я знаю что она это ты, а ты это она. Только не спрашивай меня как это, я и сама не знаю, я просто знаю.
И я начала тебе сбивчиво и путано объяснять, а страх всё больше сгущался в моих глазах. Я не выдержала и заплакала горько и без всякой надежды на спасение, так плачут только в детстве. И вот опять концерт. А вдруг это все только снится?
– Послушай, малыш, это все взаправду, а чтобы ты окончательно поверила, я тебя уколю, – и ты отстегнула с палантина тонкую булавку и слегка вонзила мне в кожу. Показалась кровь а вместе с ней и боль.
– Ай, больно! Ты чего дерешься? Вот обижусь на тебя будешь знать.
– Но теперь ты убедилась – во сне боли не бывает, – ты со смехом заглядываешь мне в глаза. – А если тебе больно, значит это не сон. И я не считаю все это бредом. Да, некоторые вещи мне не понятны, признаюсь честно, но знаешь, в любви не бывает правил, там совершенно другая реальность. А в клуб, в клуб я с удовольствием пойду с тобой.
…А свет всё пребывал, затапливая собой все стены, пол, лица. Синий, оранжевый, зеленый, фиолетовый бился в вакууме моего зрачка. 110 децибел – это много или мало? Сколько в ней неэвклидовой любви или в полумраке уснувшей нежности – сколько здесь есть тебя? А ты как всегда вся не можешь, чтобы не отдаться… вся до самого дна. И знаешь, что? Я не вмещаю, просто не вмещаю все. Мое водоизмещение… я поняла, что оно имеет предел, и этот предел – вот он здесь, в моем сердце.
Я поняла одну вещь. Никогда! Я больше никогда не приду на твой концерт! Потому что это сильнее меня. Когда сердце застревает где-то между горлом и душой. Когда твои слова, твои резкие порывистые жесты, твои яростные глаза, кажется, пульсируют у меня в венах. А ты знаешь каким соленым может быть прикосновение, когда упругие волны касаются барабанной перепонки? Когда плачет что-то внутри, откликаясь на малейший твой взгляд, взмах ресниц или твою предельно-колкую искреннюю честность? Какой становится даже на ощупь просоленной кожа от этой невероятной хрупкости музыки, звучащей во мне? Знаешь ли ты?