– Хорошо. Я зайду к нему попозже.
– Тогда всё, остаюсь ждать ваших действий, – также мягко и любезно сказал напоследок Сафрон. А переведя взгляд на Сову, он и попросил, и дал ему знать, что хотел бы остаться один. – Проводи парня… А я отдохну немного от этой духоты.
– Хорошо, Сафрон. Отдыхай. А я, наверное, на промзону пойду… прогуляюсь.
– Давай. Привет там нашим, кого увидишь.
Чувствуя, что становится лишним, невысокого роста Айдар и может, как все художники, утончённо-малоразвитый физически, он уже направился к выходу. А выходя не спеша и ожидаючи, он дождался, когда Сова поравняется с ним.
Сафрон же снял с себя чёрную рубашку, по-летнему лёгкую и с коротким рукавом и устало прилёг на свою крайнюю шконку. Теперь весь начавшийся день и до самого вечера, он будет желательно неподвижно лежать на своей шконке и, будто умирающее от засухи пресноводное, глотать и выхватывать из воздуха, хоть что-нибудь похожее на кислород. А иначе не выжить: лишнее движение в теле, и этот измучивший от зноя пот, сразу окропит всю кожу. И единственное, что он сделал ещё, он акцентировал взгляд на выходе из секции и чуть громко окликнул:
– Иранец, ты здесь!?
Сидя на шконке и разрезая ножичком-пилкой сложенную меж собой газету, чтоб потом делать из неё кулечки и рассыпать в них пайковой сахар, Иранец оторвался от этого давно уж привычного занятия и посмотрел в сторону Сафрона, невидимого ему из-за зашторенной ткани:
– Да, Сафрон, что хотел?
– Давай завесим одеяла, а то это солнце сейчас палить начнёт… прямо по нашим окнам. Сдохнем ведь, сам знаешь. Не солнце, а луч какой-то, гиперболоида Гарина. Мать бы его не рожала. Зима-весна, как спасение живое, – уже больше сам с собою разговорился Сафрон, потому что вряд ли Иранец внимательно слушал его.
Сразу же поднявшись со шконки, он взял лежащие на тумбочке одеяла, и уже дойдя до ближнего окна, как-то ловко и шустро для своего не мальчишеского возраста, встал на его подоконник. Закрыть окна одеялами много ума не требовалось. А потому, пока Сафрон, как к старости уже подошедший, что-то всё еще продолжал бурчать и играть своими афоризмами, Иранец, стоя на подоконнике, расправил одеяло и также ловко нацепил его на вбитые в рамы гвозди. Отчего немудрено и по-житейски солнце сразу получило отпор: в секцию вошёл приятный полумрак, обещающий дать, хоть немножко прохлады.