Всё дело было в исследовании Мятежа молодых офицеров и прочих
предвоенных тайных обществ. Кимитакэ с трудом вспоминал, как
глубоко он зашёл в своих штудиях. Но, видимо, достаточно глубоко,
чтобы и самому оказаться замешанным в одном из таких дел.
И пусть даже всё тайное общество поголовно состояло из
безукоризненных патриотов и все они хранили безусловную верность
императору ― было ясно, что это не спасёт. Это не спасло даже Сайго
Такамори, который был главой военного ведомства ― а школьника тем
более не спасёт.
Как это часто бывает во сне, Кимитакэ прекрасно помнил, что
Сайго Такамори мёртв уже много лет, и его сторонников можно
обнаружить только на страницах учебника истории, и что он сам
каждое утро ездит в школу на трамвае и нет там никаких тайных
обществ. И вообще идёт война, не время заговоры строить. Но морок
всё не рассеивался и не рассеивался. Пусть Кимитакэ и не мог никак
вспомнить, как его угораздило вляпаться в это общество, ни за что
оно выступает, ни что они успели натворить, и вообще сомневался,
что ничего не перепутал. Зато он не сомневался, что когда он
окажется в руках военной полиции, ему очень быстро помогут
вспомнить и это, и всё остальное, что нужно для следствия.
Тем временем он заметил внизу какое-то движение и Кимитакэ начал
на всякий случай сдвигаться вправо, прикидывая, можно ли осмотреть
деревню, не заходя в неё.
Конечно, дело было не в том, что он собирался держать оборону в
деревне или собирался отыскать в ней что-то необычное. Просто
Кимитакэ не хотел говорить с крестьянами и как мог, оттягивал этот
момент. От одной мысли о преодолении местного диалекта и
столкновении с воспетым классиками “идиотизмом деревенской жизни”
на него уже накатывала тошнотворная усталость. Как тяжело будет
скрываться в захолустье, среди грубых и невежественных людей!
Но Кимитакэ понимал, что зря так боится того, что неизбежно.
Рано или поздно придётся с ними общаться и вообще
приспосабливаться. И всё в этом разговоре будет очень
предсказуемо.
Крестьяне начнут обсуждать войну, расспрашивать его, горожанина,
о том, что происходит, как будто не в школе он учится, а в самом
военном министерстве. И начнут спрашивать, не знает ли он Итиро,
или Харуки, или Кэндзабуро, или ещё кого-нибудь из их односельчан,
который поехал в большой город и от него давно никаких вестей ― как
будто в Токио, словно у них в деревне, все со всеми знакомы.