– Что это ты о себе вообразила, мерзкая шлюха? – вопил добряк Хоакин, так широко разевая рот, что тот казался больше его головы. – Каким дерьмом ты себя вообразила? Всю жизнь я вынужден терпеть шлюх – таких, как ты! Сначала – да, потом – нет! Сначала – «иди ко мне», потом – «убирайся»! Терпеть не могу! Всех вас! С души воротит!
Говорить ему, чтобы он успокоился, да и просто вступать в контакт было бесполезно. Мое собственное напряжение и даже сбившееся из-за быстрой пробежки вниз по лестнице дыхание возвели бы его преждевременный пробой в куб. Можно было рассчитывать только на то, что он успокоится, когда я уберусь с глаз долой. Я стала его наваждением, его усладой: если я сойду со сцены, он, быть может, и остановится.
Я спустилась еще на четыре или пять ступеней, что мне оставались, и метнулась к входной двери. Та была закрыта на электронный замок, но я надеялась, что он без кода. Поискала пульт, чтобы набрать «Open»[7], и в этот момент услышала за спиной голос и, кажется, ощутила на своем затылке чужое дыхание. Я обернулась.
– Что я для вас? Что я?.. Чем я был всегда?
Мужчина дрожал с головы до ног, его сотрясали рыдания. Но меня больше интересовало другое – я не отрывала глаз от пляски святого Витта этого самого сплава молибдена и ванадия, который рассыпал блики в его яростно жестикулирующей правой руке.
– Дай мне уйти, Хоакин, – спокойно сказала я.
Однако, пока звучали эти слова, я осознала, что вот так запросто уйти мне уже не удастся. Хоакин-весталка, дева-страстотерпица, сотворит с собой нечто ужасное при помощи своей могущественной Красной Розы, если я покину его в таком состоянии. Может, и нет, но рисковать мне не хотелось. Он невинен. Вернее, он не был тем виновным, которого я искала.
– Скажи мне, кто я? – завывал он, подняв нож к своему лицу. – Ненормальный? А? А? Я ненормальный, раз мне нравится, когда меня колют? А? А? Я что – ненормальный?..
– Да, – сказала я. – Ты больной на всю голову.
Он на секунду затих.
И в этот миг я подняла правую руку и двинула ему в физиономию. Ощущение такое, будто я ударила стену, но он не был первым мужиком, которому мне пришлось врезать. Он мгновенно рухнул, и Красная Роза, выпав из его руки, заскользила по беломраморному полу, словно острая смертоносная лыжа.
Я потерла костяшки и согнулась над Мистером Мучеником, дабы проанализировать ситуацию: нос его с одной стороны уже начал распухать; это наводило на мысль, что он либо сломал его при падении, либо причиной стал мой удар. Но, по крайней мере, дышал он нормально, а сердце его билось. Кроме того, в таком состоянии он ни для кого не представлял опасности, а к тому времени, когда он очнется, пробой, скорей всего, уже закончится. В этой жизни невозможно получить все и сразу.