Азия, Африка, Европа.
У Красса нет.
Он берет себе провинцию, Сирию.
Парфия ждет, ждет Триумф.
Когда войска выходили из Города, Народный Трибун его проклял.
Остановить было нельзя, он шел к своей судьбе.
Красс запахнулся в плащ и тронул коня, проезжая мимо Трибуна.
Песок.
Проклятый песок.
Красс распахнул плащ и тронул коня, навстречу Сурене.
Сверкнул меч.
Красс улыбается…
Что делает человека счастливым?
Деньги, почести, власть?
Нет.
Радовать могут.
Давать возможности могут.
А счастливым не делают.
Счастливым делает возможность быть собой.
Он всегда хотел быть собой.
И очень любил жизнь.
Нет, не так.
Он Очень любил жизнь.
Жалел ли он о чем-то тогда, 1 августа 30 года до н. э.?
Вряд ли.
Ведь он был собой.
Просто дальше нельзя было быть.
Клочок пергамента, короткая строчка букв, скомканный и скрутившийся краями, будто от обиды.
Чадящее масло в лампаде.
Чуть сладкое, он иногда выныривал из этого марева и замечал, что запах слишком сладкий.
Раздраженно хмурился и через секунду забывал напрочь.
Он все забывал напрочь через секунду, в этом беда и в этом его счастье.
Ладонь гладит рукоять меча.
Так интересно, царства, миры, города.
Сотни тысяч солдат, бьющих дороги подошвами в маршевом шаге.
Значки когорт, легионные Орлы.
Дворцы, колесницы, толпа!!!
Лепестки роз под ногами и в воздухе.
Сладкий запах роз.
А потом будто мираж развеялся.
Ничего.
Вообще ничего.
Скукожившийся клочок пергамента, лампада.
И холодное полированное железо рукояти.
«Почему мечи всегда холодные?» – проносится мысль.
Криво усмехается сам себе.
Вот уж точно не время для философии.
«А когда было время?» – мелькает мысль.
И снова кривая усмешка.
Он очень любил жизнь.
Вы знаете, что такое жизнь римской улицы?
Грязной, кривой, где на голову выплеснут помои, если зазеваешься.
Отшатнешься от них, провалишься плечом в пустоту дверного проема, ввалишься в полутемный зал таверны.
Грубые лавки и столы, выщербленные глиняные кружки.
Плебс, самый гнусный и самый прекрасный в мире.
Ты пьешь с ними, поишь всех и знать не знает никто, день или ночь, стоит ли еще Рим на своих холмах или боги испепелили его молниями.
Вываливаешься на улицу в обнимку с толпой, рука на чьем-то плече, тога залита вином.
В другой руке кувшин, и ты поднимаешь его над головой, и жадно ловишь рубиновые капли губами.
Вино течет по шее, красное, словно кровь, ты хохочешь, и хохочет толпа вокруг.