* * *
Узкая улочка в Старом городе. Полуденный зной мучителен. Мы сидим в арабской кофейне и пьем черный кофе. Неподалеку отсюда тянется вверх Виа Долороза[2]. Мы разглядываем каменные стены вокруг, разноцветное белье, развевающееся на знойном ветру, зеленые жалюзи соседнего дома. Какой-то араб со слезящимися глазами идет по улице, выплевывая белые семечки дыни. Охрипший граммофон, который давно уже наигрывал какую-то восточную мелодию, внезапно замолчал. С улицы повеяло пустотой.
Надо быть осторожным в оценках человеческой жизни, полной падений и отчаянных метаний. Суд над жизнью человека – дело необычайно трудное, потому что вместе с самим человеком следует судить и его мир, дом, где он живет, деревья, в тени которых он привык отдыхать, камни, по которым он ступает. А прежде всего надо бросить на чашу весов тяжесть его молчания, сопровождавшего слова, поступки и шаги.
В те минуты, когда мы сидели в арабской кофейне, все вокруг нас было отображением нашей пустоты: и дома, погруженные в зной, и небо цвета полинявших театральных декораций, и араб, монотонным движением руки отгоняющий от пирожных назойливых мух. Медленно проплывавшее время измеряло глубину этой пустоты. Неизвестно, что определяло движение этого времени: ход часов на церковных башнях, шаги человека, проходившего мимо нас, или, может быть, тень кедра, падавшая на наши ладони. Наша жизнь складывается из несчетного числа смертей. Достаточно вслушаться в только что произнесенное слово, проводить взглядом уходящего человека, вспомнить огонь прошедшей любви, чтобы ощутить постоянное приближение смерти. Так неужели каждое рукопожатие, каждый влюбленный взор, каждый радостный миг и каждый вздох – это всего лишь ступени непрерывного умирания, знаки геракпитовых метаморфоз[3]. Неужели в нас действительно нет ничего, кроме постоянного ожидания того, что не придет никогда?
Мы бродим по Старому городу. Виа Долороза ведет нас извилистым путем, затейливым, как арабские буквы, и мы останавливаемся на площади, ведущей в храм Гроба Господня. Площадь запружена людьми. В вышине, словно тяжелые уставшие птицы, колышутся колокола. Люди проталкиваются ко входу в базилику. Мы проходим мимо и через ворота Святого Стефана идем вдоль старых крепостных стен в сторону долины Иосафата. Вдали, в золотых лучах солнца, сияют древние кладбища на горе Сион и гробницы пророков; немного ниже, как умирающий лев с поднятой к небу пастью, золотится гроб Авессалома