В первое свое попадание в Цере я особо и не успел разглядеть
его. Зато теперь при солнечном свете мне открылись все красоты
города. Дома были построены из тесаного буро-красного камня.
Местами казалось, что цвет уходит в глубокий черный, отчего
хотелось провалиться в него, как в бездну. Дороги были широкие и
озеленены. Что примечательно, здесь никто не выливал помои из
окон.
Лекарь жил в третьем доме от въезда. Его знал, кажется,
абсолютно каждый местный житель. Невысокий, юркий дедушка с цветом
кожи кофе с молоком. Он нас встретил с улыбкой и, пока мы с
извозчиком перетаскивали моего брата на кровать, вечно что-то
болтал на незнакомом мне языке.
- К сожалению, мне нечем вам заплатить, но вы всегда можете
рассчитывать на помощь моей семьи, - пожимая руку довезшему нас
мужичку, даже имя которого я не знал.
Лекарь тем временем уже накладывал чем-то смоченную тряпку на
лоб Арусу.
- Насколько он плох? – поинтересовался я у лекаря, не ожидая
внятного ответа.
- Жить будет, - уже на знакомом мне языке ответил он.
- Вы все же знаете язык? – удивился я.
- Знаю, но не люблю на нем говорить. Вам есть куда пойти?
- Нет, и я бы хотел остаться с братом.
- Да, вижу-вижу, - усмехнулся он, намекая на нашу лысость. –
Тогда я могу вам предложить соседнюю комнату, она все равно
пустует.
- Вы один живете? – из любопытства спросил я, проходя за ним в
небольшую, но светлую комнату, где едва умещалась кровать. Однако
мне большего и не надо было сейчас.
- Нет, с внучкой. С тех пор, как мою жену, дочь и зятя сожгли за
колдовство, мы остались вдвоем. Уж не знаю какими молитвами меня не
отправили на костер, - усмехнулся лекарь, а в глазах отразилась
печаль. – Я слышал, что у вас нечем заплатить, но вы мне можете
помочь по хозяйству.
- Большое у вас хозяйство?
- Нет, с десяток кур да пара коз.
- А что мне придется делать? – поинтересовался я, ведь никогда
раньше не участвовал в хозяйственных делах.
- Убирай за ними, кормить, иногда доить коз и собирать яйца у
наседок.
В тот же день я приступил к своим обязанностям. Работа оказалась
местами вонючей, но терпимой.
Вечером домой вернулась внучка лекаря. Молодая девушка с легким
золотистым загаром, что являлась ее естественным цветом кожи, с
пухлыми губами, черными бровями и фигурой, как у богини Рееммы,
какой изображали ее предки. И все ее великолепие покрывало простое
коричневое платье с белым фартуком поверх. Я обомлел, и вся кровь
мгновенно прилила к бедрам.