— И ещё. — Я понизил голос почти до шёпота. — Мне
здесь находиться долго небезопасно. Не спрашивай почему. Я не вор и не убийца.
Просто поверь на слово. Если ты доверишься мне, я всё объясню. Но не сейчас. На
это нет времени.
Некоторое время Ла-Вия молчала. Губы её чуть дрогнули,
будто она хотела что-то сказать, но передумала. Я же, стараясь не поддаваться
нарастающему напряжению, незаметно огляделся. Всё было спокойно, но где-то
внутри зудело чувство, что за нами следят. Или что-то вот-вот произойдёт.
— Ты сможешь защитить меня и мою маму? — тихо произнесла
она наконец, а в её глазах заблестели слёзы.
— Ты мне хоть что-то объяснишь? — уже жёстче спросил
я, чувствуя, как начинают сдавать нервы. — Ла-Вия, я хочу помочь, но ты
вынуждаешь меня вытягивать из тебя каждое слово.
Её плечи затряслись, и, словно не выдержав, она
уткнулась лицом в мою грудь, отчаянно заплакала. Я обнял её, стараясь хоть
как-то успокоить, но она вдруг заговорила сквозь всхлипы:
— Я тебя обманула… Прости меня… Мне обещали деньги,
которые я должна была потратить на лечение мамы. Но я не смогла… — Голос
дрогнул. — Не смогла сделать то, что они просили. Даже ради мамы… Это так
ужасно, Гарри…
И она разрыдалась на всю улицу. К счастью, мы
остановились в довольно безлюдном месте. Прохожие хоть изредка и косились на
нас, но, не задерживаясь, шли дальше.
Мне проще не стало. Вместо ясности — только новые
вопросы. Когда она меня обманула? Кто ей обещал деньги и за что?
И тут в памяти всплыл тот самый синий пузырёк, который
она не использовала. Я потом его так и не нашёл среди её вещей. Может, всё дело
в нём? Может, она и не бродячая дочка, а наёмница, которая должна была отравить
меня? Версия с ядом выглядела вполне логичной. Но при этом Ла-Вия совсем не
походила на убийцу. К тому же зачем ей сейчас рыдать? Это слишком явно, чтобы
быть отвлекающим манёвром. Или теневики мне всё-таки готовят засаду? Такими
темпами я скоро свихнусь от паранойи.
— Ну всё, хватит, — попробовал я успокоить её. — Давай
сходим ко мне в постоялый двор, и ты всё расскажешь. Хорошо?
Она всхлипнула, пытаясь стереть слёзы, и кивнула. Красные,
воспалённые глаза, в которых читалась лишь безысходность, говорили больше, чем
любые слова. Нет, так играть невозможно. Да и моя эмпатия подтверждала: ничего
враждебного ко мне не было.