Глеб воскликнул:
— Разумеется, Вяча! Ведь все наши усилия направлены на
построение коммунизма, а это будет очень доброе общество, где
человек человеку друг, товарищ и брат, и где все необходимое будут
выдавать бесплатно!
При всей его тяге к мистике и оккультизму, Бокий все-таки
оставался материалистом. Вот только он пытался искать материальную
основу и во всем мистическом, считая, что существуют настолько
тончайшие проявления материального мира, до которых наука просто
пока не дошла в силу отсутствия подходящих методик распознавания и
соответствующих приборов.
— Пойми, Вяча, это легко представить. Это, например, как наши
девушки из прослушки способны слышать и записывать гораздо лучше и
точнее, чем имеющееся у нас оборудование. Ну нет пока таких
чувствительных микрофонов, как ушки наших сотрудниц. Точно так же и
в случае более тонких материй. Нету пока у нас таких приборов,
чтобы фиксировать их проявления. Но, это не значит, что тонких
явлений не существует! И именно эти тончайшие проявления материи
ошибочно трактуют, как проявление мира духов и магию. А если все
это тоже проявления материального мира, только другой градации?
Почему, например, душа не может быть материальной, но состоящей из
какой-нибудь материи полевой природы, из комбинаций каких-нибудь
элементарных частиц? Да хоть обычное электричество взять или
магнетизм. Наука достаточно давно знает, как появляется
электрический ток и как создается магнитное поле. Но четко природу
ни того, ни другого описать до сих пор не может! — убеждал меня
Глеб.
Используя склонность Бокия часами говорить о необычном, мне
все-таки удалось развернуть наш диалог в правильное для себя русло,
подняв тему биоэнергетики, которую он, на самом деле, исследовал и
даже утверждал, что биологические объекты генерируют некое
электричество, что перекликалось и с моей собственной теорией по
этому вопросу, изложенной мной Сталину в виде импровизации. За
разговором Глеб предложил показать мне лабораторию, где проводились
необычные опыты. На что я, конечно же, согласился, намекнув, что
надо бы и меня там протестировать. На всякий случай. Пока мы
болтали, короткий зимний день начал клониться к вечеру, и стало еще
холоднее, пора было уже возвращаться. И тут Бокий предложил
сократить путь обратно, пройдя не по аллеям, а наискосок. Я
согласился, но вскоре пожалел, потому что Глеб повел меня по
какой-то тропинке со следами не то собак, не то лис. И тропинка эта
завела нас куда-то в сугробы, громоздящиеся посреди леса.