В изголовье и в изножье топчана стояли обитые кованым железом и закрытые на замок огромные сундуки. Агаша говорила, что там хранится её приданое. Но что это такое, Алёша выпытать так и не смог. А ключи Агаша так давно припрятала, что даже Лиззи не могла припомнить, как они выглядели и где лежат. В кухаркиной каморке от натопленной печи всегда было жарко и пахло пирогами, и потому спала Агаша с открытой дверью – и дышать полегче, да и вдруг баре позовут...
Дом был построен из толстого и хорошо подогнанного лафета. Гладкие стены лет двадцать назад пустили под покраску, имитируя обои. В гостиной – золотые вензеля на бежевом фоне, в столовой – те же вензеля, но на голубом, в комнатках девочек – букетики роз на белом, а в Алёшиной – вьющиеся виноградные лозы на голубом поле. От правильно выбранного цвета в спальнях и общих комнатах всегда было светло, даже длинными зимними вечерами. Папин кабинет, наоборот, был сумрачен из-за тёмных корешков книг, что расположились в шкафах от стены до стены. Лиззи говорила, что мама в шутку называла кабинет «тёмной таинственной пещерой, в которой папу не так легко найти».
Оставалась ещё родительская спальня. Алёша ничего не помнил из этой комнаты, кроме высокой белой печи в углу. На её фасаде из таких же белых, но фигурных изразцов была собрана прекрасная женщина, играющая на лире. И он, совсем маленьким, любил стоять, опершись ладошками на стенку и смотреть на неё снизу вверх.
После маминой смерти отец не смог больше ночевать в спальне и переселился в кабинет. Спрятав трюмо и мебель под большими белыми простынями, комнату закрыли насовсем. Несколько раз мальчик пытался расспросить сестёр о комнате, ему хотелось вспомнить, но Лиза и Аня отворачивались, вытирая слёзы, и расспросы пришлось оставить.
И что же теперь? Куда всё это денется и кому достанется?
Пока дети, находясь в недоумении, ожидали отца и гадали о возможной продаже родного дома, Пётр Алексеевич тем временем в доме фон Людевига решительным нервным шагом расхаживал по кабинету барона. Хозяин кабинета в домашней куртке и свободных фланелевых, чуть потёртых брюках, с любимой сигарой во рту сидел за столом и спокойно наблюдал за метаниями друга. За утренним кофе, что всполошённые неприлично ранним визитом слуги сервировали для барина с гостем прямо на рабочем столе в кабинете, Пётр Алексеевич уже успел рассказать о произошедшем событии и предложении бывшего крепостного. И теперь, бегая по старому, много испытавшему, но ещё очень крепкому, сохранившему свои оранжевые оттенки ширазскому ковру, пытался обуздать свои эмоции.