Да, клин клином. Я попробую. Может, и впрямь получится начать
всё с чистого листа.
С такими мыслями иду в свою комнату, падаю на кровать и пялюсь в
потолок.
Я дома.
Больше ничего плохого со мной не случится…
_________________________
[1] От английского scam — афера, мошенничество. Чаще всего — в
интернете или с помощью средств коммуникации.
Кручусь перед зеркалом, волнуюсь, меняю уже третий наряд. Мне
ничего не нравится. Рустам запомнил меня юной непосредственной
девочкой восемнадцати лет от роду. А теперь… Мне двадцать один, но
я чувствую себя очень старой. Не могу вернуть былую беспечность и
прежний лучистый взгляд…
Та Саломея безвозвратно умерла. А эта? Примет ли он эту?
Повзрослевшую, познавшую другого мужчину?
В итоге выбираю довольно простую одежду — тёмные кожаные шорты,
трикотажную обтягивающую кофточку с вырезом и коротким рукавом и
лёгкие летние ботиночки из перфорированной кожи. Макияж тоже
выбираю нейтральный. Волосы распускаю и перекидываю на одно плечо.
Вот, хорошо. Выгляжу юной и беспечной, почти как раньше.
Спускаюсь вниз, застаю маму разговаривающей с кем-то по
телефону. Раньше она чаще расставалась со своим гаджетом, а теперь
— из рук не выпускает. Хмурится, спорит, повышает голос, ругается.
И это — моя мама? Обычно такая нежная, женственная, культурная? Что
происходит? Вижу, как она проходит на кухню — у нас свободная
планировка, и гостиная соединена с кухней — и достаёт из-за вытяжки
пачку сигарет. Серьёзно?
Торопливо спускаюсь вниз, влетаю следом. Она курит, сбивая пепел
в хрустальную креманку.
— Да заебали уже! Когда угомоняться! — кричит она в трубку и
затягивается.
— Мам? — окликаю её неуверенно, потому что… кто эта женщина? И
куда она дела мою нежную маму?
Она оборачивается, красивые губы кривит нервная ухмылка:
— Саленька… — торопливо и как-то воровато отбивает звонок.
— Мам, ты куришь? — подхожу ближе, отбираю сигарету, выбрасываю
в урну. — И давно?
— Саль, детка, я начала, когда умер Лёва. У меня не хватило сил
пережить такую потерю. Ты же знаешь, как я любила его, — её глаза
влажнеют, хрупкие плечи сутулятся, она начинает плакать.
Подхожу ближе, обнимаю:
— Прости, мамуль, пожалуйста.
В конце концов, у меня был Генка, а у неё? Одна с таким горем!
Ещё и меня поддерживала.
— Я не сужу тебя, — глажу по спине, — всё хорошо. Только ты не
много кури, не хочу ещё и тебя потерять. Не смогу просто…