— Ну… тут же люди?
Изогнутая бровь:
— И?
— Неприлично же.
— Эй, о чём ты подумала. Я вообще-то собирался намазать тебе ещё
шею и плечи…
В гада летит надувной утёнок, на котором я ещё недавно
плавала…
Листаю воспоминания, словно ленту в соцсетях, и тихо плачу. Мы
так любили друг друга. Понимали с полуслова. Так почему, любимый,
почему? Что я сделала не так?
Утыкаюсь в подушку, реву…
В себя меня приводит звонок.
Снова — неизвестный номер. Вытираю слёзы и говорю с опаской:
— Алло…
— Ты плакала, Мэй? — голос такой родной и усталый.
Игнорирую, спрашиваю другое:
— Почему ты звонишь с неизвестного номера?
— Ты же сама меня заблокировала, солнышко, — хмыкает.
— Чего ты хотел? — меня выбешивает, что он так спокоен, будто
ничего не произошло. Будто всё по-прежнему, и нет Карины с
Дениской…
— Спросить, когда вернёшься домой?
— Ты пил, Букреев?
— Нет, трезв, как стёклышко. Ещё рабочий день. У меня пара
совещаний. А вот после — могу заехать за тобой, сядем, всё обсудим.
Как тебе идея?
— Фиговая, честно, Ген. Я не стану с тобой разговаривать без
адвоката.
Прямо чувствую, как он там подбирается и леденеет:
— Мэй, не глупи. Нам с тобой нечего делить.
— Зря ты так думаешь. До встречи в суде, милый…
Отбиваю, меня теперь не просто трясёт, колотит, зуб на зуб не
попадает. Решаю пойти на кухню и сделать себе чай. В голове не
укладывается — как можно быть таким… беспринципным, как Генка.
Неужели ему всё равно? Неужели полагает, что я прощу?
Нам нечего делить…
Ошибаешься, милый. Есть! Притом — не на двоих.
Делаю себе чай, поглядываю в окно. Уже вечереет. Сегодня был
сумасшедший день, дождливый и серый. Совсем скоро — лето. Я должна
закрывать производственную практику. Интересно, Генка мне её
подпишет. В свете открывшихся обстоятельств, так сказать…
Погрузившись в мысли, не сразу замечаю, что к дому идёт один из
охранников. Меряет широкими шагами умытые дождём камни дорожки…
Стучит…
— Что-то случилось? — удивлённо смотрю на него.
— Там вас спрашивают…
— Меня?
— Да, именно вас, Саломея Львовна.
— Кто?
— Он представился старым другом вашего отца. Говорит, остальные
подробности при встрече. Мы его обыскали и проверили — чист.
— Хорошо, сейчас выйду.
Накидываю кардиган и семеню следом за секьюрити.
У ворот и вправду замечаю человека. Сильно за пятьдесят,
невысокий, сутулый, хлипкий такой.