- Миша, я всё понимаю… э-э… -
заговорил он деревянным от смущения языком. – У вас много работы,
но… Мне сказали… вы не только английским и немецким владеете, а и
на иврите можете… И… я помню прекрасно, как вы мне помогали, какие
давали чудесные подсказки! Не могли бы вы… как консультант, как
переводчик, как помощник режиссера… А?
- Согласен, Леонид Иович, -
расплылся я, и Гайдай отзеркалил мою улыбку.
Вечер того же
дня
Берлин,
Унтер-ден-Линден
Отелю «Адлон» очень не повезло – в
сорок пятом его разбомбили. А сразу после воссоединения Восточного
и Западного Берлина отстроили заново. Здание получилось величавым и
пышным, в точности таким же, «как при Штирлице», по выражению
Филиппа Георгиевича.
Стать на постой здесь обходилось
недешево, но платил «Совинтель». Чего ж не
побарствовать?
Рита с Наташей ускакали в
гостиничный бассейн, а я, развалясь в роскошном кожаном кресле,
позвонил Инне.
- Алё? – ответил нежный голос. –
Мишенька, это ты?
- Привет, Инночка-картиночка, -
улыбнулся я.
- Приве-ет!
- Как ты там? Детишки не
одолели?
- Да ну-у! Обе сразу уроки сделали,
и утопали во Дворец пионеров. Юлька мелкую записала в свою секцию,
в младшую группу. Только ты Лее не говори, что знаешь!
Ладно?
- Ла-адно! А мы тут обо всем
договорились. Эшбах торжественно обещал накатать сценарий с
поправками Гайдая. Так что… Ждите суеты! Где-то
восемнадцатого-девятнадцатого марта вылетаете в Израиль.
- Ух, ты-ы…
- Кстати, Леонид Иович и меня туда
сманил.
- Правда?! – охнул радиофон, и волна
эфира донесла счастливый визг. – Ох, как хорошо-то! – голос Инны
зазвучал приглушенно: - Миш… Знаешь, чего я сейчас хочу?
Сильно-пресильно? Чтобы у нас было «слияние»!
- Будет, - решительно кивнул я, как
будто женщина могла меня видеть.
- Нет-нет, не вместе! А только у нас
с тобой…
- Хорошо, Инночка, - губы сами собой
изогнулись в улыбке.
- Честно? – выдохнул
радик.
- Честно-пречестно!
Связь была хорошей – я расслышал
тоненькие всхлипы.
- Всё будет хорошо, Инна. И даже
лучше. Вот увидишь.
- Я верю, Миш… Пока!
- Пока.
- Девчонкам привет
передай!
- Обязательно!
Смутно улыбаясь, я повертел в
пальцах скользкую плашку «ВЭФа». За последние год-два Хорошистка
немного изменилась – стал мягче, ласковей, что ли… Куда больше
похожей на ту Инну, которую я провожал в девятом классе.
Даже ее отчетливый эгоцентризм как
бы размяк, утратил холодную кристаллическую жесткость.