- Послушай, Михалыч, ты же профессор, так вот, занимайся своей
наукой сам, меня не надо в неё втягивать. Я тебе не твой студент,
который все может стерпеть. Сядь и молчи. Можешь писать свои
формулы, только ко мне не лезь. А то улетим мы вместо твоего города
куда-нибудь в Африку, в пустыню и помрем там без воды. А может
вообще, в море окажемся, да еще ночью, в шторм. Тогда сразу конец
будет…
Профессор ненадолго отстал. Писать он не перестал, наоборот
начал строчить еще быстрее, чем раньше. Он ненадолго закатывал
глаза к потолку, шевелил губами и тут же начинал рисовать на
бумаге.
Генашио требовалось полное сосредоточение. Он старался обдумать
каждое слово в книге. От этого могла зависеть их жизнь. Ну, вроде
бы и все. Осталось начертить схему для карт, выписать формулы и
можно начинать.
Генашио решил отдохнуть. Он откинулся на спинку скрипучего
старого стула и прикрыл глаза. Но профессор заметил это и начал
приставать. Эх… пристукнуть бы его чем-нибудь, чтобы замолчал, да
так и переместить во времени…
Генашио пришлось открыть глаза и слушать бредни профессора, тот
начал говорить о том, что древние ученые ошибались, поэтому не
смогли создать такую цивилизацию как сейчас.
- Генашио, а как это будет происходить? - неожиданно спросил
профессор. Он смотрел испуганно на Генашио. Видимо дошло до него,
что это очень опасное предприятие.
- Да, в общем-то, ничего особенного. Просто ощущения такие же,
как будто ныряешь в воду с берега, прямо в черную глубину.
Задерживаешь дыхание и плывешь, сколько можешь. А потом выныриваешь
и все… попадаешь на землю. Я вот попал в кусты в городе. Место
трудно заранее выбирать. Там надо целые таблицы делать, схемы
чертить, - сказал Генашио.
- Так в чем дело. Я готов. Ты только дай данные, и я рассчитаю и
таблицы начерчу. А вот плаваю я плохо, а ныряю еще хуже, -
проговорил профессор.
Они отдохнули, потом Генашио дал данные профессору и показал как
рассчитать таблицу, тот с воодушевлением взялся за дело. А Генашио
начал раскладывать карты на столе, профессора перевел на кровать,
тот подвинул к себе стул, положил на него листок бумаги и стал
чертить таблицу.
Так они трудились минут двадцать. Время от времени, профессор
ругался про себя, чесал голову, снова заглядывал на потолок и
возвращался к своей таблице.