Части сложились в целое. Это самое целое оказалось очень емким и
простым — при всей своей невозможности. Но это был факт, с которыми
он привык работать. Факты надо сопоставлять с другими фактами и из
этого судить об их прошлом и будущем. Сейчас перед ним был факт без
прошлого и будущего, совершенно нелепый, необъяснимый, вздорный —
но его можно было принять за отправную точку.
Сталин понял, в чьем теле он находится. Он всегда благоволил к
кавалерии, был дружен с маршалом Буденным, большим знатоком и
специалистом по лошадиной части, и, хоть сам ценил автомобильный
транспорт, чураясь архаичного гужевого, не мог не узнать
характерные черты.
— Я лошадь, — сказал Сталин в пустоту, пахнущую сочной
травой и свежим ветром, просто чтобы проверить, как это
звучит, — Я лошадь.
Потом он оглядел свое коренастое серое тело еще раз и понял, что
первый вывод был не совсем верен. Разница пропорций подсказывала
ему, что он сделал незначительную ошибку в этом умозаключении.
— Нет, я не лошадь. Я — пони.
«Что нашим врагам нравится, то нам вредно!»
И.В. Сталин
Всех людей в мире можно бесконечно делить на две категории,
различая два диаметрально-противоположных полюса. Есть люди бедные,
есть богатые, есть смелые, а есть трусливые, есть оптимисты, есть
пессимисты. Правши и левши, стратеги и тактики, эсеры и анархисты,
мздоимцы и меценаты. Был еще один незримый водораздел, по которому
Сталин привык машинально оценивать людей среди своего ближайшего
окружения. Неочевидный, но чрезвычайно важный. Есть люди, которых
неожиданность оглушает, а есть те, которых она, напротив,
мобилизует.
В страшном июне сорок первого года, когда случилось то, что не
могло было случиться, то, что невозможно, немыслимо, невероятно —
Сталин еще раз убедился в том, что был прав. Люди, которых
столкновение с невозможным выбивало из колеи, делались опасным
балластом. Не в силах переосмыслить ситуацию со вводом в нее
«невозможной» переменной, они враз теряли инициативность, смелость,
сообразительность, веру — одним словом, теряли все. Напротив, те,
кто встречал неожиданность как данность, не останавливаясь на
причинах, отчего невозможное стало возможным, смогли поднять
обреченную, разбитую, практически уничтоженную армию — и сделать
дважды невозможное. Таких людей Сталин отмечал особо, выдвигая на
соответствующие посты. Люди, привыкшие к невозможному, стали
костяком его армии. И Сталин был уверен, что если бы на заседании
Генерального штаба ему случилось бы сообщить о том, что марсианские
троцкисты высадили под Выборгом экспедиционный корпус, ни один
человек из собравшихся не спросил бы «Как это возможно?». Но
обязательно бы спросили «Что нам делать дальше?».