Сталин машинально поднял голову — и не смог сдержать
потрясенного вздоха. Даже небо здесь было особенным, совершенно
непривычным, незнакомым, но по-своему волшебным. Пронзительно
голубое, невозможной чистоты, не небо, а хрустальный свод чистейшей
воды, поднимающийся на невообразимую высоту. В этом бездонном небе
плыли удивительно пушистые облака, настолько пушистые, что
машинально хотелось протянуть к ним руку и погладить. А еще там
было солнце. Огромное, ласковое, теплое, но почему-то не слепящее,
напротив, рождающее в сердце такую же теплую и желтую искорку.
Ледяной пот тысячей гранатных осколков вдруг прошиб Сталина,
когда он понял, что это ему напоминает.
Невозможно.
Это была не просто шутка мироздания, это была издевка. Он,
величайший материалист, бросивший когда-то семинарию, поставивший
огромную страну на рельсы научно-обоснованного атеизма — и… Нет.
Невыносимо. Он не мог так ошибаться. Он, Сталин, почти никогда не
ошибался. Потому и стал тем, кто он есть. В отличие от тех, кто
делали ошибки, а потом лгали или изворачивались, чтоб эти ошибки
оправдать. Он всегда был рациональным и отметал досужие вымысли,
рядившиеся под факты.
Сталин поднял руку, чтоб вытереть вспотевший от ужасной догадки
лоб. И закричал. Крик этот был коротким и отрывистым, но он был
ужасен, как вой простреленного навылет волка. Крик метнулся над
изумрудной зеленью травы, потерялся между деревьями и смолк.
Руки у него не было. Вместо нее к лицу тянулось что-то
громоздкое, неуклюжее, животное, покрытое бледно-серой шерстью,
короткой и густой. Вместо кисти этот ужасный отросток, имевший один
сустав, оканчивался культей, переходящей в небольшое утолщение
сродни копыту. Странная конечность была его собственной, в этом
сомнений не было. Когда Сталин рефлекторно попытался взмахнуть
рукой, эта конечность взбрыкнула в воздухе, словно отгоняя муху.
Точно такая же была вместо его правой руки.
Без паники. Он всегда отличался исключительным хладнокровием. И
неважно, насколько плохо дело. Сперва разобраться, потом
действовать. Только так. Учитывая мельчайшие факты и выстраивая
целостную линию поведения. Так он и поступит.
Сталин нагнул голову и скосил глаза вниз. Он увидел часть торса
с широкой грудью, покрытой той же бледно-серой шерстью, а также
кусок необычно длинной и толстой шеи. Сталин повернул голову — она
двигалась как-то неестественной, словно его шея стала стрелой
большого крана, но в гораздо большем диапазоне, чем обычно — и
увидел высокий длинный бок, поджарый, серой же масти. Бок тянулся
куда-то далеко назад, где, если присмотреться, можно было увидеть
болтающуюся длинную волосяную метелку. Когда Сталин посмотрел на
нее, метелка дрогнула, совершив подобие кругового движения.