Лагерь потихоньку просыпался,
раздавались то тут, то там разнообразные звуки.
Вскоре из-за шатра, у стен которого они
расположились, показалась вчерашняя человеческая девушка, держа в руках
очередную плошку. Только на этот раз, весело болтая с темнокожей юной голинкой,
она на ходу... тонкими пальцами размазывала грязь из посудинки у себя по лицу!
Рикардо так и застыл с непрожеванным
куском мяса во рту, в недоумении глядя на девушку.
Так она что, сама нарочно прямо с утра
пораньше пачкает себя? И лицо в том числе?!
Зачем?!
Она... ущербная на голову, что ли?
Подбежала другая малолетняя голинка с
кожаным бурдюком и под порыкивающую болтовню полила водой на освободившиеся
руки человечки. Та в этот момент, чуть наклонившись и вполне аккуратно и
тщательно намывая свои узкие ладошки, кинула в их сторону быстрый взгляд.
Увидела отставленную мисочку, в которой подсохла вчерашняя вонючая мазь,
которую Рикардо так и не использовал, недовольно поморщилась. Затем встряхнула
воду с пальцев и только тогда присела под их плетеный навес, который одной
стороной опирался как раз на ее палатку из обработанных воловьих шкур.
Рикардо ничего не понимал. А ведь
действительно, вроде бы вчера она светлыми, то есть чистыми руками бинтовала
Агиляма? Темные разводы на ее руках сейчас опять только выше запястий и до
самых плеч, то есть она все-таки не грязнуля? Только зачем она намеренно
пачкает себе кожу?
Но его мысли вполне ожидаемо опять
метнулись к ее голым до самых бедер ногам, а взгляд жадно огладил обнаженные
женские плечи, скользнул по жалкой тряпке, едва прикрывающей такие
притягательные полушария, которой не хватило прикрыть такой гладенький
животик...
Это ужасно!
То есть, наоборот, очень даже здорово!
Рядом стройные, невероятно притягательные женские ножки, открытые его
изучающему взгляду, только у него и без того... обычная мужская сложность,
которая бывает по утрам. А тут еще это искушение!
Последний кусок жестковатого мяса
поперек горла встал. Рикардо поерзал на своем месте, чуть переставляя ногу так,
чтобы его сложность не была видна сидящей рядом девице. Хотя та вроде бы на
него совсем не обращает внимания, опять обтирает лоб бессознательного
чигиданца, беззастенчиво ощупывает полуобнаженное мужское тело около
пропитанной темными мазями повязки. Пришлось сдавать спиной назад и вылазить из-под
навеса с другой стороны, чтобы отойти от палатки подальше и успокоиться.
Вернее, ковылять на больных ногах, выбирая между потребностью отойти подальше,
чтобы отлить без смущения из-за настырного внимания вездесущих голиновских
детенышей и нежеланием вновь сбивать едва схватившиеся корочки ран на
утоптанной земле.