Эта же практически обнаженная девица
продолжала возиться и с Агилямом, хотя у того была такая рана, уже начавшая
пованивать на жаре, что ясно же – нежилец. Так зачем глупая возится с
чигиданцем?
И опять Рикардо ничего не понимал: зачем
их выхаживают и даже откармливают, почему до сих пор никаких пыток, куда вообще
подевалось большинство громил из полуопустевшего лагеря? Вот сейчас бы в самый
раз бежать, но он понимал, что на больных ногах далеко не уйдет, поэтому
придется немного обождать, набраться сил. Как раз заодно осмотрится, что здесь
к чему. Как хорошо, что теперь их не в яме держат!
Мясо, к сожалению, уже на второй день
перестали приносить. Теперь девица давала ему только какие-то клубни, причем
чаще сырыми, да траву. Еще бы он траву не ел, как какой-то селянин! Пару раз
была запеченная в глине рыба, некрупная и костлявая, которую прямо твердым
слитком бросала в его сторону эта чумазая человечка, оставляя самому
выковыривать. Но Рикардо был и тому рад.
Однако не рад был отношению этой рабыни
к нему, графскому сыну.
Никакого почтения!
Понятно, что сейчас он тоже пленник, но
мужчина же! А она, глупая, мало того что постоянно соблазняет своим открытым
везде телом, так еще никак не оставит попыток навязать ему женскую работу!
На второй же день принесла с
голиновскими детенышами целые охапки каких-то камышей и вывалила рядом с
палаткой. И как только додумалась до того, чтобы пытаться уговорить его плести
из жестких длинных стеблей подстилку!
Он, конечно, внимательно смотрел
на то, как она наклоняется к нему ближе, пихая шуршащие стебли чуть не под нос.
Где еще столько открытого девичьего тела увидишь? Смотрел даже, как разрывает
стебли своими тонкими пальцами на волокна. Внимал, как уговаривает его рычащими
нотками повторить те действия. А эти ее резкие жесты, когда она поняла, что он
не будет заниматься подобными глупостями. Он даже оценил, как выразительно она
ругалась – вот точно ругалась на голиновском рычащем наречии, какое живое лицо
у нее было в тот момент!
Даже от ухмылки не удержался.
Но только до тех пор, пока не сообразил,
что сидящие вокруг темно-зеленые, практически обнаженные детеныши, у которых
лишь немного срам прикрывался кусками шкур, смеялись скорее всего над ним.
Какими же словами обругала его, графского сына, дикая замарашка, которая
самолично каждое утро размазывает грязь на своем лице и теле?