— Ну ты подожди чуток, — сказал я. — С остальными. Щас с этим
делом закончим, тогда уже с тобой.
Егор кивнул и пошел в спортзал. Скромно сел на лавку для жима
лежа. Заговорил с кем-то из тех, кто пришел наниматься в
Оборону.
Поникший Мирон сидел на своем месте. Он слабо водил плечами,
словно бы стараясь поудобнее разместить за спиной связанные руки,
которые наверняка уже затекли.
— Ну? — Спросил у меня Женя шепотом. — Че делать с ним будем?
Грохнем?
Степаныч поджал губы, услышав Женины слова.
— Да черт его знает, — сказал Степаныч. — Мокруха — дело гадкое.
Потом не ототрешься. Проблем будет куча. Вон, Фима до сих пор
трясется, переживает, что к нему нагрянут менты.
— Сначала, — шепнул Степанычу я, — мы Мирона используем. А там
уже посмотрим.
Степаныч нахмурил свои пушистые брови. Задумчиво посмотрел на
Мирона.
— Ну и че ты, Витя, задумал?
— Мужики, — позвал я всех остальных.
Фима с Женей приблизились, мы стали в кольцо.
— Мясуховские от Обороны теперь не отстанут. Будут меня
доканывать. Надо как-то Горелого отвадить, что б отстал.
— Как? — Спросил Женя.
— Пока не знаю. Но, может, чего-то с этого вытянем. Допросим, а
там уж думать будем.
— Ну лады, — согласился Степаныч.
— Щас мы его для убедительности сначала припугнем, — начал я. —
Это он только строит из себя крепкого орешка. А щас впечатлится —
заговорит. Кому охота помирать за чужое бабло?
Все согласились, и тогда я начал уже громким голосом:
— Короче, ща будем решать, грохнуть его или мож, что другое
придумаем.
— Что ж ты придумаешь, Летов? — Поднял голову Мирон. — Грохнете
вы меня. Че ж я, по вашим харям не вижу?
— А это, Мироша, уже будет зависеть от того, че ты нам
интересного расскажешь.
Мы подошли к Мирону, сели кто на чем: Фима подвинул маты,
занимавшие стол, и опустился на освободившееся место; Степаныч
присел на старый пузатый телевизор, стоящий у стенки; Женя, кряхтя,
расположился прямо на стопке матов, вытянул заживающую ногу. Я
остался стоять перед Мироном. Достал ПМ.
— А что тебе рассказать? — Понуро бросил бандит. — Что тебя
Горелый хочет хлопнуть? Так это ты и сам должен был понять. А
больше ничего я не знаю.
— Что знаешь о делах Горелого? О терках? Может он с кем
закусился? Или еще чего?
— Да нет у него ни с кем терок, — чуть не сквозь зубы проговорил
Мирон. — Так, мелочь одна. У нас все схвачено. Черемушенские
разбиты. Кирпичный их с боков подъедает. Наш бизнес идет. Тишь да
гладь.