Ноябрь 1928 года
Париж
– Вчера вечером Эмиль просто глаз не мог от тебя оторвать. – Киттен поднялась на цыпочки и потянулась, так что мускулы на ее икрах напряглись и стали напоминать узлы на корабельных канатах. – Он отличная партия, Лючия.
– Ты имеешь в виду, из-за его денег? – Я положила ногу на станок и склонилась к ней, достав рукой до мыска, так что немного заболели мышцы.
Бледный, почти зимний свет проникал в окна, ложась косыми квадратами на паркетный пол балетной студии. Другие танцовщицы тоже разогревались, кружились и смотрели на свое отражение в огромном зеркале, которое занимало всю стену. Мы ждали учителя.
– Папа говорит, что семья Фернандес очень богата. Но нет, я не об этом. Мама сказала, что Эмиль может стать вторым Бетховеном. Только представь себе! Он мог бы сочинять для тебя целые симфонии! – Киттен откинула голову, покрутила плечами и мечтательно вздохнула.
– Да, он очень талантлив, но не думаю, что он второй Бетховен, – возразила я.
Кузеном Эмиля был не кто иной, как Дариюс Мийо, один из самых знаменитых композиторов Парижа, известный своими эксцентричными сочинениями, в которых дерзко смешивались классика и джаз. Эмилю ужасно хотелось стать таким, как он, и он часто с увлечением рассказывал о своем намерении соединить строгость Баха с энергичностью джазовой музыки. Что, если мама Киттен права? На секунду я почувствовала гордость за него. У меня даже перехватило горло.
– По правде говоря, мне очень нравится с ним работать. Он один из немногих композиторов, который не имеет ничего против того, чтобы его музыка подчинялась моей хореографии. Более того, он только счастлив. Обычно они все считают, что подстраиваться должен балет, что он – на втором месте. – Я резко встряхнула кистями.
– О… мне кажется, тут дело не только в работе. – Киттен взглянула на меня сверху вниз, не меняя позиции; на ее губах, покрашенных в самый модный оттенок – розового бутона, – играла понимающая улыбка.
– Что ж, признаю – он мне очень симпатичен. На прошлой неделе он отвез меня в Булонский лес на своей новой машине, и мы целовались. – Мне вспомнился его колючий подбородок, и то, как его усы щекотали мой нос… и как его нетерпеливые руки забрались мне под платье.
– И… это было хорошо, дорогая? – Киттен приподняла голову, расправила плечи и развела руки, словно приготовившись принять в объятия мое следующее откровение.