Я же тихо облегчённо выдохнула: кровопускание в подобном состоянии, в коем я сейчас находилась - последнее, что можно было предложить.
Несмотря на душевный раздрай, я всё же старалась хорошо питаться, понемногу, но часто. Горячий мясной бульон, подсушенный хлеб, разваренную на воде овсяную кашу, овощные пюре. Сама же и составила для себя меню, со мной не стали спорить, сделали, как велела.
Постепенно тело крепло, как и мой дух, а вместе с ними и воля к жизни.
И вот вторая неделя моего пребывания в новом мире и новом теле подошла к концу.
- Белла, доброе утро! - мама вошла в мою опочивальню, на её губах играла привычная ласковая улыбка. Женщина подошла к окну и одёрнула портьеры, впуская в комнату солнечный свет.
Моя комната располагалась в восточной башне замка, где первые солнечные лучи, проникая сквозь узкие стрельчатые окна-бойницы, медленно ползли по каменным стенам, окрашивая их в теплые золотистые тона. В те первые дни, когда отчаяние захлестывало с головой, именно эти рассветные часы возвращали мне душевное равновесие.
Массивная кровать под резным балдахином занимала большую часть пространства. Дубовые столбы, поддерживающие тяжелый темно-синий полог, были украшены искусной резьбой - виноградные лозы переплетались с фигурами мифических существ. Отец заказал эту кровать специально для единственного ребёнка у лучших мастеров Аландрии, когда ей исполнилось четырнадцать.
Всю противоположную стену занимали внушительные сундуки, окованные железом. В них хранились платья девушки, пошитые из тонкой шерсти и шелка, привезенные купцами из далёких земель. Рядом с кроватью, на тумбе, стоял небольшой сундучок для украшений, инкрустированный перламутром и слоновой костью. Подарок матери любимой дочери в день её первого причастия.
Молитвенная скамья у окна, если верить личной служанке, была любимым местом Изабеллы. Здесь она проводила часы за чтением псалтыри, расшитой золотыми буквицами, на стене над ней висел гобелен с изображением цветущего сада - работа монахинь из соседнего аббатства. Местами холодный пол устилали овечьи шкуры: две лежали у камина, и столько же по бокам от моей кровати.
Камин… Самой ценной частью комнаты для меня был именно он. Каждый вечер в нём тихо потрескивали дрова, тепло, идущее от очага, согревало моё вечно зябнущее в этих каменных стенах тело. Подле него (камина) стояло два резных деревянных кресла, куда я пару дней как начала садиться, завернувшись в тёплый плед и слушая, как огонь медленно сжигает поленья. Над камином висел старинный щит рода - тёмный, потускневший от времени, с едва различимым гербом. Он был напоминанием о доблести предков прежней хозяйки тела.