Конечно, я никого не посвящала в свои мысли, чувства и сравнения. Потому что тётя решительно бы меня не поняла. Она считала, что я всё сделала правильно, и не сомневалась, что её это только её заслуга, что я скоро примерю корону.
Но я каждое утро просыпалась и первым делом подходила не к окну, а к столу, на котором горничная уже успевала расставить корзины, корзинки, бутоньерки и вазы с цветами – поздравления от знатных людей королевства, с заверениями любви и верности будущей королеве. Только меня интересовали не цветы, и не письма, вложенные в букеты, а блюдце со спелой вишней, которое неизменно оказывалось среди подарков.
Я пыталась расспросить, кто приносил их, но всегда слышала в ответ, что это был королевский слуга, или служанка, или паж… Никто не видел Дитриха, и вряд ли кто-то знал о его существовании. Кроме короля и… меня. И эта тайна, как мне казалось, объединяла нас с его величеством сильнее, чем поцелуи и откровенные ласки, на которые король был мастер.
Даже теперь, дожидаясь появления вдовствующей королевы, пока мы с жен6ихом стояли у окна, он умудрился перецеловать каждый мой палец на руках и незаметно для придворных оглаживал мой корсаж, добираясь до груди. Я делала вид, что смотрю в окно, и его величеству было очень удобно ласкать меня.
Не скажу, что его ласки мне не нравились. Они возбуждали, распаляли желание и воображение, но в отражении стекла я видела чёрную фигуру Дитриха, и это возбуждало и распаляло больше. Пусть я запрещала себе думать о нем, потому что скоро должна была стать женой другого – человека, а не колдовской твари – но ничего не могла поделать с собой, и всякий раз, когда видела смуглое лицо в обрамлении иссиня-чёрных волос, сердце моё бросалось в безумную скачку. Всё в королевском телохранителе – его облик, взгляд, мрачное молчание, тайна, окутывающая нечеловеческую сущность, привлекали меня. Я чувствовала себя мотыльком, летящим на огонь, и боялась признаться даже себе самой, что мечтала бы сгореть в этом огне.
- Её величество вдовствующая королева Алисия Маргарита Виктория! – объявил слуга, выкрикивая длинное имя королевы так торжественно и с таким благоговением, будто объявлял наступление конца света.
Король нехотя оставил в покое мой корсаж, я отвернулась от окна, и все мы поклонились королеве, которая величественно вплывала в зал через распахнутые двустворчатые двери.