Безусловно, весть об этом
происшествии незамедлительно была доложена градоначальнику и
генерал-лейтенанту Грессеру, он с 1882 году возглавлял столичную
полицию, да и Соправителю покойного Императора постоянно сообщали о
ходе событий. Уже готовили депешу настоятелю Собора Андрея
Первозванного в Кронштадте протоирею Трачевскому, дабы «его
преподобие предпринял необходимые усилия по вразумлению впавшего в
грех гордыни священника Иоанна». Одновременно, в Новомихайловский
дворец примчался лично Митрополит Санкт-Петербургский и
Новгородский, экзарх Финляндии Исидор, ибо никто не мог предсказать
куда двинется далее толпа народа. Столичный люд изрядно смущён
некими происшествиями, сопровождающими попытку оглашения
Высочайшего Манифеста, которые можно было трактовать и как знамение
Божие. Повторных же беспорядков Северная столица могла и не
пережить, тем паче это не дворцовый переворот в исполнении
гвардейских полков, а настоящий русский бунт — бессмысленный и
беспощадный.

(отец Иоанн Кронштадтский среди
прихожан своего храма)
Добавляло страха то обстоятельство,
что сам Иоанн не произнёс ни слова и молча шел впереди сего
народного шествия. И сие зловещее и многозначительное молчание
пугало более, чем самые страшные угрозы или проклятья. Да и вменить
в вину этому смутьяну в рясе призывы к бунту или иные умышленные
действия против Престола было практически невозможно. Но все страхи
почти улеглись, когда пришла воистину благая весть: Иоанн
Кронштадтский и изрядно поредевшее его сопровождение вышли за
пределы города и двинулись далее по старому Архангельскому
почтовому тракту. Тем не менее, Митрополит Исидор, распорядился
наблюдать за дальнейшими действиями «сего вольнодумца, дерзнувшего
прикрывать свои вольности промыслом Божьим», и особое внимание
уделить его словам и проповедям, с коими он обращаться будет к люду
в городах и сёлах Империи. Когда через несколько дней стали
поступать известия о том, что Иоанн не проронил не единого слова и
продолжает молчать даже при ежедневных молитвах, владыка понял, что
неугомонный протоирей возложил на себя обет безмолвия сиречь –
исихазм. Его Высокопреосвященство издавна весьма холодно относился
к отцу Иоанну и более всего ему не нравилась та популярность, что
он получил и которая всё более усиливался не только среди простого
люда, но и в кругах высшей и родовитой аристократии. Особое
раздражение вызывали случаи исцеления страждущих, кои молва
приписывала действию святой молитвы Сергиева. И даже в своём личном
дневнике Митрополит Исидор по сему случаю сделал весьма
скептическую запись: «дочь Юсупова, выздоровление которой