."
А еще вспоминаются лавки,
торговавшие книжными раритетами на всех живых и мертвых языках
Империи, обсерватория, университеты, обычный торговец оружием,
способный часами говорить о поэзии, оживленный арканарский порт,
где можно встретить представителей чуть ли не всех народов
Запроливья — а это корабли, активная торговля, развитие
товарно-денежных отношений..
Так что описывают авторы? Да то
самое — арканарское Возрождение во всем его блеске и
противоречии.
Вы скажете, что обсерваторию и лавки
сожгли, ученых разогнали, лейб-знахаря Тату и отца Гаука повесили?
А кто сказал, что в Возрождение все было благостно? Строго говоря,
все это уже было и неоднократно — веселые башни, пытки,
виселицы и костры. И при этом удивительные книги, открытия и
свершения. И отец Гур, против воли ощущающий, что в его душе
рождается новый роман. И напишет — куда он денется. И кто
станет его персонажем — возможно, дон Румата?
И описанный в повести мир, да и сама
повесть, вовсе не выглядят безнадежно мрачными, так что доктор
Будах был не так уж и неправ, когда говорил о совершенстве своего
общества (да-да, для своего времени). Просто это надо увидеть, а
чтобы видеть, надо быть в этом обществе своим. Да и читателям было
бы неплохо отбросить предубеждение и забыть все то, что понаписали
за несколько десятилетий критики. И просто взять и прочитать текст
повести. Заново, как в первый раз. Это того стоит.
"Она робко потянулась к нему и
тут же отпрянула. На пальцах у него... Но это была не кровь
— просто сок земляники"
На основании этих трех предложений
многие читатели (впрочем, первыми были критики, точнее, один
критик) сделали вывод, будто с точки зрения людей Полудня руки
Антона остались навеки в крови, а сам он стал изгоем, как убийца.
Интересно, правда? Ведь делая такие
выводы, читатели начисто отказывают людям будущего в эмпатии и
элементарном здравом смысле.
Да и сами они помнят, что речь шла о
завоевателях и убийцах? Как там в повести описываются последствия
их действий?:
«Город был поражен невыносимым
ужасом. Красноватое утреннее солнце угрюмо озаряло пустынные улицы,
дымящиеся развалины, сорванные ставни, взломанные двери. В пыли
кроваво сверкали осколки стекол. Неисчислимые полчища ворон
спустились на город, как на чистое поле. На площадях и перекрестках
по двое и по трое торчали всадники в черном