— медленно
поворачивались в седлах всем туловищем, поглядывая сквозь прорези в
низко надвинутых клобуках. С наспех врытых столбов свисали на цепях
обугленные тела над погасшими углями. Казалось, ничего живого не
осталось в городе — только орущие вороны
и деловитые убийцы в
черном.»
И дальше:
«А как пахли горящие трупы на
столбах, вы знаете? А вы видели когда-нибудь голую женщину со
вспоротым животом, лежащую в уличной пыли? А вы видели города, в
которых люди молчат и кричат только вороны?»
Антон/Румата охарактеризовал все это
предельно просто (и никто из коллег ему не возразил):
«феодально-фашистская агрессия».
И нельзя сказать, что в данном случае он ошибся.
Так неужели читатели полагают, что
по отношению к тем, кто осуществляет фашистскую агрессию, возможны
какие-то иные меры воздействия?
Возможно, кто-то будет уверять, что
монахи Ордена не ведали, что творят, были обмануты, их
отправили в степь, в снега, на неминуемую смерть…
Ой, это из другой истории. Но все
же, вы всерьез считаете, что таких людей можно вразумить
уговорами?
Они и на угрозы-то особого внимания
не обратили, что уж говорит об уговорах. Хотя, возможно, читатели
хотели сказать, что проблема в том, что жители светлого мира
Полудня не ожидали, что один из них может повести себя как воин
далекого прошлого и при этом продемонстрировать редкую
эффективность, что и вызвало страх?
Но давайте посмотрим, о чем в
Эпилоге повести говорили Пашка и Анка:
«— Слушай, Паша, — сказала Анка.
— Может быть, мне не стоило приезжать сюда?
— Нет, что ты! Я думаю, он тебе
обрадуется...
— А мне все кажется, что он
прячется где-нибудь в кустах, смотрит на нас и ждет, пока я
уеду.
Пашка усмехнулся.
— Вот уж нет, — сказал он. —
Антон в кустах сидеть не станет. Просто он не знает, что ты здесь.
Ловит где-нибудь рыбу, как обычно.
— А с тобой как он?
— Никак. Терпит. Но ты-то другое
дело...
Анка сказала:
— Ты не
давай ему много думать. Ты с ним все время о чем-нибудь говори.
Глупости какие-нибудь. Чтобы он спорил.
Пашка вздохнул.
— Это я и сам знаю. Да только
что ему мои глупости?.. Послушает, улыбнется и скажет: «Ты, Паша,
тут посиди, а я пойду поброжу». И пойдет. А я
сижу... Первое время, как дурак, незаметно
ходил за ним, а теперь просто сижу и жду. Вот
если бы ты...
Анка вдруг поднялась. Пашка
оглянулся и тоже встал. Анка не дыша смотрела, как через поляну к
ним идет Антон — огромный, широкий, со светлым, не загорелым лицом.
Ничего в нем не изменилось, он всегда был немного мрачный.