Швейцар махнул рукой, подзывая
извозчика. Тот немедленно подкатил к парадному крыльцу – лаковая
коляска, ухоженный гнедой мерин, упряжь красной кожи с начищенными
латунными пряжками, номерная бляха на груди; такая же, размером
побольше сбоку, на козлах. Суконный, простёганный на спине ватой
кафтан и черная широковерхая, напоминающая цилиндр, шляпа - не
какой-нибудь Ванька в драном армяке, на ветхой бричке, запряжённой
полудохлым от бескормицы одром и с упряжью из верёвочек и ремешков,
перетянутых узелками – солидный труженик столичного извоза, другому
и не позволят стоять возле «Донона» - известнейшего питерского
ресторана, где уже который год граф Юлдашев взял манеру назначать
встречи своим особо доверенным сотрудникам. Таким, например, как
Вениамин Остелецкий, который как раз и попросил швейцара этого
заведения вызвать извозчика – и теперь не торопясь пересекал
неширокий тротуар, направляясь к поданному экипажу. Что касается
его патрона – то граф уехал четверть часа назад, оставив Вениамина
обдумывать услышанное. Обдумывать, делать выводы – и, разумеется,
предпринимать необходимые действия. А зачем, иначе, они потратили
почти час на беседу – не только ведь ради знаменитой на весь
Санкт-Петербург дононовской кухни, которая, впрочем, как всегда,
выше всяких похвал?
Куда ехать, барин? – осведомился
извозчик. Обычно эта публика сразу, с первого взгляда определяет
статус пассажира и выбирает соответствующее обращение. Ошибиться
тут никак нельзя – правильно, со всей обходительностью и пониманием
выбранное обращение само по себе подразумевает приличные чаевые, а
излишнее подобострастие наоборот, может повредить, выставив
обращающегося болваном и неучем. В любом случае, человек, вышедший
из «Донона», заслуживал никак не меньше, чем «ваше высокородие» -
если бы был облачён в военный мундир, - или же гражданского «ваше
степенство». Однако, последнее не слишком подходило Вениамину в
силу возраста; принадлежность к военной касте так же не была
очевидна (барон требовал от своих сотрудников по возможности
скрывать офицерскую выправку), так что извозчик, предположив в
седоке богатого студента, каких в столице немало, ограничился
неопределённым «барин».
- Куда ехать, барин? – осведомился
извозчик.
- Сапёрный, угол Знаменки. –
отозвался Остелецкий. Там, неподалёку от казарм Сапёрного
лейб-гвардии батальона, в неприметном трёхэтажном доме,
располагалась конспиративная квартира, используемая обычно для
бесед с агентами, не относящимися к категории важных персон.
Вообще-то, ведомство графа Юлдашева снимало в этом доме две
квартиры, расположенные на одной лестничной клетке; во второй
поселился неприметный таможенный чин, в гости к которому при случае
приходили ещё двое – такие же плечистые, хмурые и неразговорчивые.
Случай же наступал каждый раз, когда требовалось использовать
квартиру для допроса человека, содержащегося под стражей – а
таможенник и его приятели при этом выполняли обязанности охраны,
надёжной, способной скрутить кого угодно и, главное, умеющей
держать язык за зубами. Кроме того, в самой квартире имелся телефон
– большая редкость даже для столицы Империи, где имелось на текущий
момент немногим более двух с половиной тысяч абонентов и
единственная телефонная станция в доме номер 26 по Невскому.