Начал он издалека. Сообщил, что
получил он сообщение (вот так – не донос, не пасквиль, а именно
сообщение!) от неравнодушных граждан, которые утверждают, что
гражданин Шалва Степанович приложил руку к нецелевому использованию
народных средств, выделенных на строительство Уралвагонзавода. Как
же вы так могли, ай-я-яй! Как вам не стыдно, вы же большевик с
восемнадцатого года! Понимаем, бес попутал, так мы вам поможем! Я,
конечно, понять могу – жену привез, сына привёз. Дом обустроить
надо, обставить, учеба, то да се, жене пальтишко, сыну сабельку…
так? Понимаю, я даже скажу, что не стоит это того, чтобы осуждали
тебя. Ты только скажи, кто тебя на это надоумил, а мы их быстро
прижмем к ногтю и твоё имя обелим! Обязательно обелим!
- Какие такие средства? –
поинтересовался, скорее всего, уже бывший первый секретарь
горкома.
- Как какие? А на какие шишы были
выстроены дома для рабочих Уралвагонзавода? В смете эти расходы
заложены не были?
- И рабочие, наши, советские рабочие,
должны были ютиться в бараках? – вежливо поинтересовался
подследственный.
- Ой, ой, ой! Вы должны были выйти на
Госплан, на ваше партийное руководство и заложить эти деньги в
смету. А не красть их! У кого украли деньги! Признавайся,
белогвардейская сволочь!
- Ни у кого мы не крали. Заготовку
пиломатериалов производили силами самих рабочих, которые собирались
остаться на нашем заводе на работу. А всё остальное было выделено
из фондов горкома, в качестве премий за ударный труд и за то, что
завод был пущен раньше срока.
— Значит, признаваться не хочешь?
- Не знаю, в чём признаваться…
На этой фразе вежливые разговоры
закончились. Его били. Долго и часто. Не каждый день, чтобы не
забить до смерти, но с удовольствием. Только на седьмой допрос
вылезли те вопросы, которые следователи хотели выяснить
по-настоящему. А хотели они получить компромат на братьев, Михаила
и Николая. Очень уж следак хотел вытащить на свет троцкистскую
группировку с левым уклоном и террористической направленностью. И
вот эти показания он просто выбивал, на этот раз, перестав
стесняться. Однажды он перед подследственным
разоткровенничался:
- Послушай, зачем ты такой упрямый?
А? Братьев твоих уже взяли, их обоих расколют до донышка. Думаешь,
они тебя не сдадут? Еще как сдадут! У вас в семье и анархисты
значатся, и левые уклонисты, только ты один верный сталинец. Так мы
это учтем! Пойми, у тебя с братьями сейчас социалистическое
соревнование, кто кого раньше сдаст! Мне майор Жилин звонил,
говорит, что Михаил уже готов подписать показания. Я его уговорил
пару дней не спешить. Вот, ты первый подпишешь, тогда брат твой и
пойдет организатором. С него будет спрос по полной. А ты получишь
пару лет. Отсидишь, выйдешь. Мы присмотрим за тобой, чтобы тебя не
обижали. Мы это можем. Я за тебя майора получу. И мне, как майору
тебе помочь будет намного проще. Шесть месяцев отсидишь на
государственных харчах, а потом я тебе условно-досрочное организую.
Я уже майор буду, а не хрен собачий! Давай! Ручку в руки бери и вот
тут и тут – подпишись!