А вот и вопросы, которые хотела
поднять эта делегация: первый и основной – конфликт между ними и
финской «диаспорой» в СССР. Ну, тут всё было ясно, Иосиф
Виссарионович считал, что страной должны управлять те, кто делал
революцию изнутри, а не скрывался в комфортных условиях эмиграции.
Правда, вместо Пёусти руководство страной следовало поручить
доверить кому-то имеющему больший опыт, а еще не мешало бы будущие
структуры власти укрепить хозяйственниками, которые себя хорошо
показали на работе в Карельской АССР. Остальные вопросы не имели
принципиального значения. К приему делегации вождь был готов.
[1]
Практически все герои двух последних абзацов стали жертвами
политических репрессий тридцать седьмого – тридцать девятого годов.
И, в основном, были расстреляны.
Глава седьмая
Их только испортил квартирный
вопрос
Москва. Кремль. Кабинет Сталина
20 марта 1937 года
В кабинете вождя было неожиданно
тихо. Это время он посвятил чтению. Надо сказать, что Иосиф
Виссарионович читал много, причем не только специальную литературу,
но и труды философов, да и художественная литература в списках
запрошенного в библиотеке тоже присутствовала. В Кремлевской
библиотеке было множество книг, которые Иосиф Виссарионович
прорабатывал. Вообще то этот процесс скорее походил на работу
редактора, ибо его карандаш оставлял пометки на полях. А еще самые
интересные мысли вождь не стеснялся выписывать в отдельную тетрадь.
Сегодня ему положили на стол рукопись произведения Михаила
Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита». История получения
этого опуса была весьма нестандартной: о том, что Булгаков пишет
нечто необычное, слухи шли по Москве. И вождь проявил любопытство,
тем более что запомнил фразу, написанную попаданцем Пятницыным о
том, что это шедевр мирового значения. Сам Булгаков закончил первую
версию романа, но не читал ее даже друзьям, только супруге. Когда
они были в гостях, квартиру 44 в доме на Нащекинском переулке 3/5
посетили агенты Абакумова, которые нашли рукопись и аккуратно ее
перефотографировали. Потом доверенный человек со снимков распечатал
рукопись на машинке и так она попала на стол вождя.
Сказать, что книга ему не
понравилась, Сталин не мог, но и признаться себе, что очень
понравилась – тем более не мог. Она оставляла после себя какое-то
двойственное ощущение. Что вызвало его раздражение – издевательство
над советским строем, хотя, по зрелому размышлению, критика, даже
столь ироничная, во многом была справедлива. И всё-таки, писатель,
которого эта власть кормила не имел никакого морального права… или
всё-таки имел? А что будет с этой властью, если давить любую
критику, даже такую талантливую? Может быть, вызвать к себе?
Поговорить? Указать на перегибы? Хм… Сомнительная идея. Сталин
вспомнил, как он в тридцатом позвонил Булгакову, который просился
уехать заграницу на лечение. Тогда он помог ему устроиться в МХАТ,
а пьеса «Дни Турбиных» стала одним из его любимых театральных
постановок. Сталин признался себе. Что талант Михаила Афанасьевича
был чем-то ему симпатичен. Более того, он видел те гнилые процессы,
которые происходили в союзе писателей, которая становилась все
более похожа на льстиво-паразитическую организацию по поддержке
бездарностей с правильной идеологической окраской. И именно поэтому
поддерживал таких, как Булгаков…