Глава вторая
Всё тайное когда-нибудь
становится явным
Москва. Горки Ленинские.
Февраль 1937 года
И опять никакой свободы. Стоило мне
только бросить окурок в стоящую рядом урну, как неизменный вечерний
охранник жестом пригласил меня вернуться в помещение. Номер у меня
прямо-таки роскошный: в подземном этаже, точнее, во втором
подземном этаже, если считать сверху. Всего их тут четыре штуки.
Узкими лестничными переходами спускаемся на необходимый уровень.
Вот, честное слово, никак не пойму, как они умудрились по таким
тонким лестницам протащить да те же топчаны, которые тут заменяют
кровати? Впрочем, вот и моё место сна и отдыха… именно что
отдыха.
Неделю назад я очнулся от выстрелов.
Неужели? На какое-то мгновенье мелькнула надежда, мелькнула, и тут
же пропала. Дверь темницы со скрипом открылась и на меня уставился
черный зрачок револьвера. «Так вот ты какая, смертушка» - отчетливо
мелькнуло в голове. Это был тот самый молодой и злобный лейтёха,
вот только смотрел он на меня даже как-то жалостливо, что ли: «Мол,
извини, мы это не планировали, ты сам виноват», или «они во всём
виноваты». О какой ерунде порой думаешь перед смертью! Выстрел
грохнул где-то совсем рядом, голова моего мучителя разлетелась, как
арбуз. А неподалеку раздался чей-то властный, но весьма неприятный,
даже скрипучий голос: «Симоненков, ну сколько тебе говорить, в тело
надо целиться, в тело – а ежели б ты промахнулся?». «Дык я не
прамахиваюсь, таварыщ лейтенант госбезапасности» - с неповторимым
акающим говором ответил неизвестный мне Симоненков.
Ну вот, глюки пошли у меня, что ли?
Совсем крыша поехала, значит, такая моя доля. Откуда тут взяться
настоящим энкавэдистам. Нет, я понимал, что меня обязаны искать, но
то, что так долго никто не делал попытки вытащить меня отсюдова,
это как-то настораживало. Тем не менее, сон оказался явью. В камеру
заглянул неизвестный мне человек в форме НКВД. Посмотрев на моё
тело, он крикнул: «Врача сюда»! Пришлось перетерпеть еще добрый час
медицинских издевательств. Почему издевательств? Потому как
малейшее прикосновение к телу вызывало приступ адской боли. Мне
казалось, что уже ничего сильнее болеть не может. Может! И доказал
мне это не палач неизвестного происхождения, а обычный советский
доктор. Правда, скорее всего, этот врач имеет отношение к ведомству
товарища Кирова.