- Ты? К странствиям? Да тебя же палкой из дома выйти не
заставишь!
- Это потому что раньше я был благоразумным. А теперь я
изменился.
- Ну хорошо. – Вздохнул Ансельм. – Тебе надоело тут сидеть.
Осточертело прятаться. Я это все прекрасно понимаю. Но ведь это же
не повод бросаться в пасть ко льву! Ну хочешь, возьмем вина, сходим
на рыбалку.
- На рыбалку?
- Ну или в горы.
- В горы? Старик ли я, Ансельм?
- При чем тут это?
- При том, что ты, видимо, считаешь, что я уже ни на что не
годен, раз ты так дешево пытаешься купить меня вином и
рыбалкой?
- О, боги! Энцио...
- Нет, подожди. Сначала выслушай, а после будешь закатывать
глаза. Всю свою жизнь между совершением подвига и пьянством я
предпочитал второе. Я говорил себе, что подвиг можно отложить на
завтра. Что дома тепло и уютно, а снаружи холодно и сыро. Я
говорил: благоразумнее остаться дома. Ведь так, Ансельм?
Благоразумнее? А теперь я понял, что это ни черта не благоразумие,
а трусость. Я боялся жить! И вместо того, чтобы жить, я придавался
праздности и пьянству. Так вот, мой дорогой Ансельм. Пришло время
положить этому конец! В конце концов, я могу пьянствовать и во
время совершения подвига!
Ансельм махнул рукой и повалился на диван.
- Энцио, я говорю тебе как друг: ты выжил из ума.
- Пускай! Зато я счастлив.
- Помяни мои слова: счастье твое будет не долгим. Ты будешь
счастлив ровно до тех пор, пока не угодишь к солдатам.
- Ну и что же? Пусть так! Почему до конца своих дней, я должен
прятаться и трястись за свою жизнь? Кто это придумал?
- Не знаю, кто это придумал, Энцио. Но я тебя еще раз говорю: ты
спятил. Ехать в Галат – самоубийство.
Еще примерно час мы спорили, но я так и остался непреклонен.
Может, Ансельм прав, и я действительно сошел с ума?
Конец записи.
***
Где-то в глубине души Ансельм прекрасно понимал, что был только
один способ отговорить Энцио от поездки. Рассказать ему о том, кто
на самом деле убил Милену. Но сделать этого Ансельм не мог по ряду
обстоятельств. И главная причина была в том, что у него недоставало
духу, чтобы это рассказать. Уже сколько раз он собирался,
репетировал, готовился – и все-таки не мог.