Внутри хан выглядел более привычно и традиционно. Прямоугольный
двор с единственными уличными воротами, переходящий в другой, куда
мне посоветовали не соваться. Три ряда арочных галерей,
опоясывающих по периметру каждый этаж. Двери «номеров» выходили на
эти галереи. В одну из таких комнат меня проводили.
Перед расставанием Стюарт показал мне здоровенного
охранника-албанца с устрашающим набором кинжалов за туго скрученным
мягким поясом и в мягком овечьем колпаке, несмотря на теплую
весеннюю погоду:
— Это Ахмет! Он за вами присмотрит. И постарайтесь не покидать
караван-сарай. Это в ваших интересах. А теперь переведите, что я
сказал: у бабУщ-ка бэзудэржно вэсэлэ.
— Прошу прощения, но это скорее похоже на набор слов типа «у
бабушки безудержное веселье». Может лучше так:
Запомни же ныне ты слово мое:
Воителю слава — отрада;
Победой прославлено имя твое;
Твой щит на вратах Цареграда;
И волны и суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.
— Что это значит?
— Это стихи. Пушкин, модный поэт в России.
— О! И о чем его стихи?
— О великой мечте русского народа, – не удержался я от шутки.
Стюарт ее проглотил, не поняв скрытой двусмысленности.
— У нас тоже есть свой великий поэт. Лорд Байрон, слышали?
— Кто же не слышал о великом Байроне, борце за свободу
греков?
— Тогда все очень хорошо, – туманно заметил Стюарт. – Можешь
идти.
Наконец, я остался один. Можно перевести дух и серьезно подумать
обо всем случившимся – о всех этих встречах, переговорах, обещаниях
и перспективах. Хотя бы свой внешний вид в подробностях оценить и
понять, чем меня наградило нежданное попаданство.
Но сперва подошел к узкому окну, чтобы понять, куда меня
нелегкая занесла. С улицы, задрав голову, на меня смотрел тот самый
тип в черной феске – зло, не скрывая своего интереса и ничуть не
маскируясь. Его взгляд не обещал мне ничего хорошего – только
грядущие неприятности.
[1] В Стамбуле было запрещено убивать
голубей. Коста напрасно беспокоился. Хотя кто их, турок, знает?
Тело сковала внезапная слабость. Не в
силах шелохнуться, я оцепенело всматривался в скользящие по водной
глади шебеки и фелюги – кажется, так называются подобные небольшие
рыбацкие кораблики – под одиноким косым парусом. Вёсельные лодки
перевозчиков, узкие, как кинжал разбойника, привыкшего убивать без
лишней крови, гнались за огромным парусником с косыми мачтами.
Пароход вдали дымил трубой ближе к азиатскому берегу.