По́лки становились все круче и неприглядней. Боль в плечах уже почти не давала идти, но остальные, поглядывая друг на друга, молчали, и приходилось терпеть. Круг замыкался. Никому не улыбалось первому выходить из него.
Пожалуй, Борису без веревки в руках было несколько легче, но Бориса я почти не видел за Алей. Зато у нее просматривал каждый шаг, особенно после того, как начал догадываться, отчего в такой степени устаю. Выбравшись на мало-мальски прочный уступ, Аля замирала у самого края. Стоило сделать шаг или два – и я бы не застревал посреди сыпучки, но Аля освобождала место только после того, как Борис начинал тянуть, и мне никак не удавалось воспользоваться передышкой, хотя на уступе мы могли поместиться втроем. Это случалось раз за разом. Я тратил последние силы, стараясь не съехать с камнями вниз. Ругань так и рвалась с языка, и дело кончилось бы скандалом, если бы вдруг мы не оставили полки и не перешли на ледник.
Здесь полегчало. Подъем был прямой и спокойный. Просто замечательный после этих полок. Мы шли в ровном темпе; под ногами поскрипывал плотный смерзшийся снег. Он засиял, когда выглянуло солнце. Из ущелья Башиль, открывая вершину за вершиной, чередой выплывали облака. Было очень тихо и жарко. Мы разделись напротив склона Ору-Баши, иссеченного следами недавних лавин. Впереди, неуклонно приближаясь, вырисовывался перевал Голубева.
Без штормовки дышалось удивительно легко. Вначале это казалось странным, но потом я привык и перестал замечать, вслушиваясь в глухую поступь ног и позвякивание колец на ледорубах. Темп не мешал оглядываться и снимать. Недавние мучения на полках забылись.
Ледник широчайшей дорогой уходил вниз и назад к ущелью Башиль. Судя по тому, как теперь выглядел гребень Тихтенгена, мы изрядно набрали высоту. До перевала оставалось немного – один некрутой взлет. Мы одолели его все так же спокойно и ровно. За скальным барьером лежало ущелье Южное Юном-Су. Я поставил рюкзак в каменную нишу и обернулся.
Горы отступили вдаль. Между ними и мной лежал воздушный океан. Дном его был ледник, устремленный к подножью Тихтенгена. Чудовищный гребень этой вершины казался теперь небольшим. А дальше высились новые горы, и, чтобы взойти на каждую из них, не хватило бы жизни.
Аля стояла рядом и улыбалась. Я похлопал ее по плечу, будто не из‑за нее отдыхал на сыпучке. Здесь даже с ней было приятно. Плата осталась в прошлом и не выглядела слишком большой.