– Написал, – поправил его художник. – И не только понимаю, а знаю точно. Что, где, как.
– Н е – е – ет! – электрик погрозил ему толстым пальцем. – Понятно вот где, – и он потянул художника к маленькой боковой дверце. Включил там свет и поманил «классика» к себе.
– Смотри! – гордо сказал он.
Перед голым Виталиком предстал удивительный интерьер. Маленький светлый сарайчик был сплошь увешан картинами.
– Вот! – Николай ткнул в красивого белого кота, изображенного на сиреневом фоне. – А теперь читай название: «Мурка». Все ясно и понятно, как белый день: вот он – кот и зовут его – «Мурка». А у тебя? Ну, с «началом» ты объяснил, там еще более или менее понятно.
Художник перебил.
– Коля! Понимаешь. Здесь же понимать надо. У каждого свое мировоззрение. Ты в моих картинах видишь что-нибудь?
– Всякое, – неопределенно ответил электрик.
– Вот, – поднял палец Виталик. – А я – конкретное, как и ты свою «Мурку». И все так: каждый видит свое. Прежде, чем понять саму картину, нужно понять самого художника. Знать, видеть его …изнутри, так сказать.
Колька не согласился.
– Вот я тебя теперь знаю. И вижу еще. Голого, блин. А ты меня? В рогатулину палку воткнешь и скажешь, это и есть Николай Исаков. Но я тебя тогда совсем не пойму и морду набью. Понял?
– Понял, – согласился Виталик, – но и ты пойми – гениальность человека определяется его индивидуальностью.
– Значит, я тоже гениален? – Колян ткнул в себя пальцем.
– Да! – четко подтвердил Заварзин исключительность и гениальность электрика.
– Хорошо, – не успокаивался Колян, – тогда объясни мне вот это. И он извлек из глубин своего фонда репродукцию Малевича «Черный квадрат». – Это – что?
– Это тоже гениальный «Черный квадрат» Малевича. Весь мир это признал. И восхищается. У тебя же вон, портрет висит и называется «Теща».
– Теща, – кивнул Колька.
– Ну вот! – поднял брови Виталик. – Чего здесь непонятного: у тебя «Теща» – это чисто твое, у него «Черный квадрат» – это чисто его. Но твоей «Тещей» никто не восхищается, а перед «Квадратом» на коленях стоят.
– Кто стоит то? Да я тебе, – Колька гулко постучал себя в грудь, – знаешь, таких вот квадратов по двадцать штук в день нарисую. Если не больше. «Гениальность», – возмущенно взмахнул он руками. – Квадратики! А сколько краски ушло, тьфу, – плюнул он в угол, – аж жалко.