– Куда лезешь, сержант?! – рыкнул
Анисимов.
– Обладаю опытом допроса пленных в
полевых условиях. Результат гарантирую.
Вытянулся, ем глазами начальство. Вид
принял придурковато-исполнительный. Анисимов смерил меня
пристальным взглядом.
– Опыт, говоришь?
– Так точно.
Он еще больше нахмурился.
– Приходилось заниматься, товарищ
лейтенант!
Немец хмыкнул и что-то пробормотал.
Паляница не озвучил – наверняка гадость.
– Разрешите?
Анисимов посмотрел на Паляницу, затем
– на копошащихся около разбитой пушки танкистов. Время таяло.
– Добро. Действуйте, товарищ сержант!
Расспросите подробно! Откуда, сколько их, какие планы – все
узнать!
Он побежал в сторону раскрытых ящиков
– делить боекомплект между экипажами.
Я прислонил карабин к ноге, вытащил
штык и улыбнулся немцу. Всеми зубами. Здравствуй, гость дорогой,
залетный! Мы, монголы, народ дикий. Партайгеноссе Геббельс вам это
объяснял? Разумеется! Геббельсу надо верить. Мы режем людей и
живьем сдираем с них кожу. Монголам это доставляет неизъяснимое
удовольствие. Мы делаем это с песней. «Я вчера тебе принес не букет
из пышных роз, не тюльпаны и не лилии...»
Немец выпрямился и заорал
–
Утерменши! – переводил «летеха». – Жить вам осталось не больше
часа. Сюда мчится танковая рота: ей сообщили по радио о нападении
русских. Камрады знают, сколько нас. Если окажем сопротивление,
всех расстреляют, даже тех, кто выживет. У них приказ: фанатиков не
щадить. У нас единственный шанс – сдаться. Он поможет. Надо
выстроить танки вдоль дороги и вывесить белые флаги. Обещает, что к
нам отнесутся гуманно. Кроме этого!
Обожженная клешня немца указала на меня. Блеклые глаза горели
ненавистью. Фашист! Этот будет убивать: стрелять, жечь, давить
гусеницами… Позволить ему это? Счас! Я вскинул «Маузер».
–
Хайль Гитлер! – немец выбросил вперед горелую клешню.
–
Сержант!
Приклад «Маузера» толкнул в плечо. Немец рухнул лицом вниз,
прямо в стоптанную рожь. Жри, сука! За этим шел?
– Ты что творишь? Да я на тебя рапорт
подам! – подбежавший на звук выстрела Анисимов хватался за
кобуру.
–
Хоть два! Если выживете, товарищ лейтенант!
Он
умолк, посмотрел на мертвого фашиста, на меня. Повернулся к
Палянице:
– Что немец сказал?
Тот в двух словах обрисовал
перспективы.