Я прощупал утолщения и, нашарив на столике столовый нож, вскрыл
её. На кровать вывалились две сберегательные книжки Сбербанка. Я
открыл первую, впотьмах отметив, какое стало хорошее зрение: все
вижу без очков. Суммы были по пять тысяч в каждой. Первая книжка на
Владимира Верта, вторая – на предъявителя.
Мне жутко захотелось посмотреть документы реципиента. Скорей
всего они были в карманах гимнастерки. Я снял её с вешалки и
развернул к себе лицевой стороной. И охренел.
На гимнастерки кроме знаков отличия советского воина справа
висела Золотая Звезда героя, а чуть ниже был привинчен орден
Ленина.

[1] А.Блок

То что я умер сомнению не подлежало. Все к этому шло: почки,
сердце и усугубление онкологией. Да я и не собирался больше
семидесяти жить, а дотянул до 84, рекорд с моими ранами и
болезнями. И это все, несмотря на платных врачей (лучших и в
Израиле, и в Германии) отравило мне последние 14 лет. Я просыпался
с болью и засыпал, наглотавшись сильнодействующих препаратов. И жил
с болью. В позвоночнике, в коленях, локтях. Все суставы были точно
свинцом налиты. Ревматоидный артрит. Практически неизлечимая
болезнь. Эта боль провоцировала сильные судороги… Впрочем, до
семидесяти я жил бодро и купался в разнообразии наслаждений
богатого бездельника. А потом возникла опухоль и облучение с
уколами совершенно расшатали организм…
Впрочем, я повторяюсь. Попаданческая литература, которой я
увлекся в старости, в чем-то аналогична религии. Она заставляет
верить в бессмертие души. И не играет роли, куда она попадет после
истощения оболочки – в рай, в ад, в магическое фантези или в
боярку. Если мозг материален, то и мысль, как продукт материи,
должна быть вещественна. Сравним ее с неким видом энергии. Энергии,
не зависящей от пространства и времени.
Вывод? Происходящее реально. А следовательно мне повезло попасть
в тело воина, удостоенного высшей награды государства. А
государства, судя по плавкам и асидолу, нынче старое – СССР.
Неуклюжее, нищеватое государство идеалистов, которое к 1985 году
перерастет в совершенно уродливое образование.
Кстати, пора бы узнать, какое нынче тысячелетие на
дворе?
Я сдвинул купейную дверь и вышел в вагон, застеленный
ковролином и с мягкими откидными седушками у окон, обрамленных
плюшевыми занавесками. Помпезная роскошь шестидесятых, насколько
помню.