Я бы мог воспротивиться обыску. Мог бы даже оказать
сопротивление, но это сыграло бы против меня. Сейчас мне выгоднее
было постоять у стены и посмотреть на то, как будут недоумевать эти
подсыльщики, переворачивая мою комнату. Так я на некоторое время
избавлюсь от столь пристального внимания. Хотя, конечно, не до
конца.
Но проблемы нужно решать по мере их поступления, не так ли?
— К стене, я сказал, — рыкнул он и с угрозой на лице двинулся ко
мне. — Руки над головой.
Кажется, он сам хотел обыскать меня и забрать то, что ему так
было нужно. Я не стал нагнетать обстановку и подошёл к стене.
— Сегодня тебя никакой трибунал не спасёт, — проговорил он,
нагибаясь к самому моему уху, и я почувствовал перегар, идущий из
его рта. — И я отомщу за своего подчинённого, которого ты изувечил
вчера.
С этими словами он залез ко мне в карман. То, что вчера не вышло
сделать ни у полицейских, ни у канцерлярских. В это же время
подручные Голицына переворачивали мою комнату. Особенно досталось
кровати и гардеробному отделению.
— Я надеюсь, вы уберётесь за собой? — проговорил я, оборачиваясь
к полковнику. — А то у меня что-то в поясницу колет после
больницы.
Тот прорычал что-то неразборчивое. Именно в этот момент он
разглядывал то, что вытащил из моего кармана.
— Что это? — наконец, выдохнул он мне в лицо с ненавистью,
развернув к себе. — Где Тайнопись?
— Я понятия не имею, о чём вы, — ответил я, глядя ему прямо в
глаза. — А это моя вещь. Вряд ли она вам пригодится.
— Подонок! — выплюнул он и попытался ударить меня по лицу правой
рукой.
Я перехватил её в воздухе и с силой сжал запястье. В нём что-то
хрустнуло, а Голицын завопил от боли. Тут же к нам подскочили ещё
пятеро агентов.
— Ордер на обыск не даёт вам права избивать людей, — медленно и
доходчиво проговорил я. — Будьте осторожней.
Полковник понимал, что я прав, поэтому взревел, но ничего
разборчивого так и не сказал. И ещё я понял, что он не знал
досконально, как выглядит Тайнопись. Видел, что в руках у него не
то, что нужно, но не более того.
— Перевернуть тут всё, — проговорил он, когда смог произносить
слова отдельно от ругательств.
Вот только этот приказ оказался излишним. Моя комната и так уже
была перевёрнута вверх дном. И, естественно, в ней ничего не
нашли.
— Завтра, — с нескрываемой ненавистью проговорил Голицын, — я
приду с ордером на обыск всего дома.