— Пойдём-ка выйдем, — сказал мне полковник и указал на
дверь.
— Вы попробуете меня похитить, а мне это ни к чему, — ответил я,
усаживаясь напротив него. — Хотите что-то сказать, говорите
тут.
— Послушай меня, юнец, — он склонился прямо к моему уху, и я
снова почувствовал перегар, который он пытался скрыть магией. — Ты
себе даже не представляешь, во что ты ввязался! — это всё он
произносил столь горячим шёпотом, что, полагаю, было слышно и на
втором этаже. — Тебя сомнут, измельчат, сделают подкормкой для
кактусов!
— Почему именно для кактусов? — поинтересовался я в полный
голос.
— Хватит паясничать! — кажется, я злил сегодня всех, с кем успел
пообщаться. — Я же тебе добра желаю!
— А это теперь так называется? Понятно, — ответил я, кивая
головой. — А я думал, это угрозы.
— Слушай сюда, — терпение Голицына явно закончилось. — Я тебе
сейчас оставлю адрес. Туда принесёшь Тайнопись. Иначе завтра я
приду с уловителями и разберу весь этот дом по кирпичику. Твоему
доброму отцу это вряд ли понравится, так что выбирай.
— Да я даже не понимаю, о чём вы, — ответил я, разводя руками. —
Если вы закончили, то прошу извинить, у меня ещё много дел.
Холл, в котором мы разговаривали, походил на продолжение
отцовского кабинета. Безликий, серо-зелёный, с самими простыми
креслами для ожидающих.
Полковник склонился ко мне совсем близко и зашептал мне в
ухо:
— Ты даже не сможешь воспользоваться Тайнописью, потому что не
знаешь, что это такое и для чего нужно. Может быть, тебе это
расскажет трибунал, но не думаю, что он станет рисковать
собственной головой. За этим артефактом сейчас гоняется половина
спецслужб империи, весь криминальный мир и ещё силы других держав.
Это просто, чтобы ты понимал, какие ставки в этой игре. Тебя
смахнут с доски, даже не заметив. Думай, юноша, думай.
И после своей речи он уставился на меня с таким видом, словно я
сейчас всё брошу и достану то, что ему нужно. Но я лишь покачал
головой на его слова.
— Я до сих пор не понимаю, с чего вы взяли, что у меня есть
некая вещь, которую вы называете Тайнописью, — и я увидел ярость,
полыхнувшую в его глазах; если бы мог, он обязательно убил бы меня.
— Просто напомню, я был в коме и только вчера вечером очнулся. И не
представляю, что вообще происходит.
— Что ж, видят боги, я пытался, — поднимаясь, проговорил
Голицын. — Но знайте, что на ваши похороны государство не даст ни
копейки. А ваша жизнь и ломанного гроша теперь не стоит.