— Ясно, — сказал я, ничего не понимая. Поморгал глазами,
чувствуя, как в них стоят слезы.
— На кухне есть средство от ожогов, спроси у кухарки, она уже на
месте. А мне надо идти, помыть цветы.
Вернув очки на глаза, Бруно махнул рукой и вышел за дверь, а я
двинулся по коридору первого этажа, надеясь, что найду кухню и без
посторонней помощи.
Кухня оказалась там, где я и рассчитывал. Кухарка — дородная
женщина, на вид лет пятидесяти, едва посмотрев на меня, тут же
полезла в шкафчик. Достала оттуда огромную бутыль и маленькие
тряпочки. Обильно смочив их содержимым бутыли, протянула мне.
— На глаза клади. Ты что же поутру на улицу без защиты
вылез?
Я с благодарностью принял тряпки. Сел на стул, запрокинул голову
назад и положил их на глаза. Ждал какого-то вау-эффекта от
лекарства, но ничего не происходило. Глаза щипало, тряпки лежали, и
сколько так надо сидеть, было непонятно.
За спиной раздались шаги.
— Завтрак готов, прошу вас, — засюсюкала кухарка.
Зашаркали передвигаемые стулья, и вдруг на всю столовую запахло
ароматной сдобой, какой-то кашей и мясом. Как бывает, включаешь в
телефоне музыку, и она заполняет собой тишину, вот так сейчас
включили запахи, и они заполнили собой все пространство.
— А это кто? — спросил незнакомый мужской голос.
— Новый ученик моны Лючи.
— А... Почему он тут находится? Насколько помню, он
безродный.
— Прошу прощения, дон Остилья.
Ко мне прошаркали тяжелые шаги.
— Снимай уже тряпицы и шагай за мной, — дернула кухарка меня за
рукав.
Я послушно отнял тряпки от глаз и уставился на двух молодых
людей, сидящих за столом. Оба — худощавые, темноволосые, с тонкими
чертами, гладкой кожей, ровно очерченными узкими подбородками.
Только выражение лиц у них было разное. Тот, что справа —
презрительно гнул тонкие губы. Карие, почти черные глаза лучились
раздражением и... чем-то еще, неуловимым, неприятным. Его тонкие
руки, словно забытые, безвольно лежали на столе. Второй — более
подвижный. Развернулся ко мне всем корпусом. Глаза его, светлее,
чем у первого, были безразличны ко всему. Руками он ломал хлеб, и
складывалось впечатление, что хотел, чтобы я побыстрее отсюда
убрался.
— Как тебя звать? — одернул меня первый.
— Дон Евгений, — я вернул ему его презрительную улыбку.
— Не стоит мне хамить. Какой ты дон? Наполовину безродный,
просто тупой слуга. И в твоих интересах не попадаться мне в местах,
не предназначенных для таких, как ты. Пшел вон.