Лорд пару секунд мрачно разглядывал меня, а потом развернулся на
каблуках и вышел, тихо пробормотав:
— Видит Пресветлая, я пытался...
Плюхнувшись на краешек ванны, я тихо расплакалась. Сейчас он
отступил, но ночь длинная. Что ждёт меня в постели с чудовищем?
Хватит ли у меня резерва, чтобы пережить эту кошмарную процедуру?
Да что там резерв, хватит ли мне душевных сил? Он совершенно точно
меня убьёт. Выпьет до самого донышка! Для того и остановился в
трактире, где никто не знает ни меня, ни его. Выпьет и бросит в
канаве. Никто не узнает. Никому нет дела до бедной сиротки. Жила,
умерла... Никто и не заметит.
Тряслась я в уборной еще четверть часа, а потом наскоро умылась
холодной водой, чтобы убрать следы слёз, и вышла. Принять ванну мне
сил уже не хватило, да и зачем?
В комнате пахло едой. Лорд Морроуз задумчиво ковырялся в
тарелке, медленно отрезая кусочки жаркого и запивая какой-то тёмной
жидкостью из простого стакана. Головы на меня не поднял, о чём-то
усиленно размышляя. Это было хорошо. Скажи он что-то ядовитое — и я
выброшусь из окна. Хотя тут лишь второй этаж, шею сломать сложно, а
вот ногу или руку — запросто.
В моём прежнем доме за обедом и ужином не велось никаких бесед.
Матушка всегда говорила: нельзя портить пищеварение никчёмными
разговорами. Но сейчас молчание было густым, вязким и липким. Да и
я больше не леди, а значит, некоторыми правилами можно пренебречь.
К тому же мне совершенно нет дела до пищеварения некроманта.
— Трактирщик сказал, что все комнаты занимают путейцы, —
выдавила я из себя, опускаясь на стул с высокой спинкой.
Под сияющей крышкой широкого блюда обнаружилась россыпь
обжаренных овощей и жаркое. Пах и выглядел ужин весьма
недурственно, а артефакт подогрева на крышке не очень вязался с
простым придорожным трактиром.
— Верно, — после нескольких долгих секунд гулкой паузы Морроуз
всё-таки снизошёл до ответа. Полоснул меня нечитаемым взглядом, но
милостиво налил мне в стакан странный напиток из высокого
керамического кувшина.
— Но что они здесь забыли? — вежливо изогнув правую бровь,
изобразила я лёгкое недоумение.
Я прекрасно владела навыком веде́ния пустых, но приятных
разговоров. Меня этому матушка учила лично. Только некромант,
вместо того, чтобы поддержать ненавязчивую беседу, вдруг откровенно
повеселел. Что такого смешного он услышал в моих словах? Он повёл
черными, густыми бровями, тщетно пряча улыбку, сложил приборы и
ехидно поинтересовался: