— Каша? Фу! — закричали хором дети.
— Каша! — обрадовалась я. — Как восхитительно!
С тех пор, как умерла мама, а отец начал стремительно тратить
остатки денег, я питалась скудно, чаще — всухомятку. Сама я
готовить не умела, а повариха исчезла из нашего дома очень быстро.
Иногда отец заказывал ужины из ресторанов, но то ужины. А кашу я не
ела очень давно.
Она и вправду была удивительная: густая, желтая, с
треугольничком масла, с белым ободком молока. Но дети, даже
маленький Кристиан, дружно отодвинули тарелки.
— Ненавижу кашу, — громко сообщила Валери. — Хочу омлет. С
колбасками.
— Ешьте, что дали, юная леди, или убирайтесь из-за стола, —
медно рявкнула кухарка. — Здесь вам не ресторан. Каша — самая
полезная еда на завтрак.
— Я не буду завтракать, — прошипела девочка. Выскочила из-за
стола, сверкнула глазами на мальчишек и быстро выскочила из
столовой.
На лице Джереми отразилось сожаление. Он повел носом, словно
пытаясь насытиться хотя бы запахом, а потом нехотя поднялся и
повторил за сестрой:
— Я не буду завтракать, — подумал и добавил: — Завтра хочу
омлет. Или вафли.
Последним из-за стола выполз малыш Кристиан. Вид у него был
самый несчастный. Он ничего не сказал, просто поплелся прочь.
Тяжелый взгляд кухарки остановился на мне.
— Я буду кашу, — торопливо сказала я. — Выглядит очень
аппетитно!
Да! Буду и кашу, и кофе со сливками, и булочку с маслом. И сыр
тоже буду.
— Меня зовут Джанетт. Или госпожа Макинтор, — тяжело уронила
кухарка, усаживаясь за стол напротив меня, на место Валери. — Вот
же капризные отродья! Каждое утро устраивают представления! Стоило
бы их подержать на хлебе и воде недельку. Тогда и кашу бы ели за
милую душу! Ну разве невкусно?
— Очень вкусно, — совершенно искренне заверила ее я. — Меня
зовут Аделаида. Аделаида Вальтайн.
— Стало быть, вы новенькая гувернантка этих отродий, — кисло
посмотрела на меня кухарка. — Совсем ведь ребенок. И что только он
вам наобещал, а?
— Да как и полагается, — хмыкнула я. — Деньги. Крышу над
головой. Одежду.
Я задумчиво подергала манжет синей униформы. И не сказать, что
Морроуз меня обманул. В контракте было написано про платья, а вот
ни ткани, ни фасоны не обговорены.
— Помяните мое слово, вы еще поплачете! — кухарка ткнула в мою
сторону ложкой и закивала головой.
Почему-то меня это взбесило. Я не любила Морроуза. Почти даже
ненавидела. Но нельзя отрицать — он спас меня от голода и холода.
Да и эта женщина не выглядела угнетаемой или забитой. Вон, румянец
во все щеки, приятные округлости, опрятное платье и даже серебряные
серьги в ушах. Какое она имеет право злословить хозяина? Прислуга
тут совершенно распустилась, а такое бывает только тогда, когда ей
предоставляется слишком много воли.