В тот момент, когда магистр Орлова
выдернула кляп изо рта связанного, старший мастер Шарлеруа
поставила непроницаемую магическую завесу, огораживая пленника и
допрашивающую его девушку от окружающего мира.
С усилием поднимаясь, задрожали веки
— открывая серо-желтую муть перед взором. Но, не выдержав даже
столь легкого напряжения, упали словно рухнувший занавес. Следующая
попытка открыть глаза вновь не увенчалась успехом.
Раскрыв ладони, едва шевеля
непослушными пальцами, практически беззвучно застонал — с усилием
потянув в себя магическую энергию. Ощущение было, словно наждачкой
по открытой и глубокой ране провожу — причем по всему телу. Но силы
возвращались — как и возможность кричать от боли. Хлынувшая в меня
энергия восстанавливала поломанный организм, а я, не выдержав,
изогнулся дугой, невольно разбрасывая овощи вокруг себя.
«Какие овощи?»
— А-а-а… — словно выныривая из
беспамятства тяжелого похмелья, застонал я, хлопая ртом и ворочаясь
в куче капусты и моркови, под которыми был погребен. Извернувшись,
встал на четвереньки и принялся карабкаться вверх. Ладони скользили
по склизким кочанам, в лицо лезла яркая зеленая ботва… но у меня
получилось. Даже несмотря на то, что внутри словно извивались
пламенные змеи, опаляя обжигающим жаром боли внутренности, кости
ломило, а голова раскалывалось под тугим чугунным
обручем.
Зато живой.
Выбравшись из кучи, понял — нахожусь
в телеге, — упав на которую, проломил днище и свалился на дорогу,
после чего меня и погребла груда овощей. Едва удержав стон, я
схватился за борт, удерживая равновесие.
— Пес, пес… — мысленным полушепотом
донеслось до меня эхо эмоций столпившегося вокруг телеги люда.
Когда я, сощурив слезящиеся глаза, осмотрелся, толпа — человек
пятнадцать — прянула по сторонам.
Крестьяне. В серо-грязных туниках,
коричневых шерстяных плащах, многие в деревянных сандалиях, кто-то
босой. Под моим взглядом все они низко склонялись, заискивающе
заглядывая в глаза. Узнали?
«Пес, пес…» — все так же ощущал в
мыслях эхо.
— Почему пес? — спросил я
хриплым голосом, едва сдерживая гримасу боли — с трудом выпрямляясь
на телеге.
— Вы же… Пес Господский, господин, —
пробормотал один из крестьян, самый дородный, с седой бородкой. И
лучше всех одетый: в сапогах, синем плаще, белой — а не серой, —
тунике, и с поясом. Староста, наверное.