Ну да. Пес Господский — сразу все
понятно. Но стоило только так подумать об этом — я еще и голову
опустил, касаясь висков, пытаясь хоть чуть-чуть приглушить давящую
боль, как вспомнил. Конечно, я же в одежде наемника-телохранителя
гостя Лартского — который так кстати мне ее одолжил. Пес
Господский, значит — сквозь серую пелену не отпускающей боли
осмотрел я себя и увидел на левой стороне груди блеклую, особо не
выделяющуюся эмблему в виде схематичной головы собаки.
— Разрешите, господин, — осторожно, с
явным густым страхом, поинтересовался староста, мелко-мелко
подергивая подбородком в сторону телеги.
Понемногу приходя в себя, я тяжело, с
трудом заставляя повиноваться задеревеневшие от боли мышцы,
перегнулся через борт и едва не рухнул в дорожную пыль. Но
удержался и отошел в сторону — как пьяный — опасливо меня обойдя,
десяток крестьян сразу кинулись собирать овощи с дороги и
разгребать их на телеге — с целью залатать пробитое
днище.
— Куда едем? — поинтересовался я у
старосты.
— В город, господин, — глубоко
поклонился тот.
— Зачем? — удивился я и поморщился от
боли — даже глазами было тяжело шевелить. Но все же постарался
выпрямиться, сразу начав осматриваться по сторонам, игнорируя боль
— но никого из преследователей ни на дороге, ни в небе не
обнаружил.
— Вулкан проснулся, господин, —
склонился между тем староста в поклоне, показывая в сторону города,
неподалеку от которого чадил плотной шапкой дыма каменный
исполин.
— Бежать же надо, — поморщился я,
обшаривая пояс. Обнаружил кинжал и небольшой, но туго набитый
кошелек. Заглянул внутрь — навскидку пара десятков золотых
кругляшей.
«Все нормально, деньги есть», —
возник в голове памятью предыдущей жизни чужой бодрый
голос.
— Бежать надо, господин, истинно так.
Только много гостей в город съехалось — даже из Иномирья прибыли —
посмотреть, как вулкан живет, — ответил староста, отвлекая от
воспоминаний. А я так и не смог поймать эхо узнавания фразы, что
всплыла в памяти.
Оглядевшись, посмотрел на вереницу
фургонов и — достав из кошелька золотой, бросил его старосте.
Подумав, добавил еще два и направился к одной из телег, выпрягая
лошадь. Самую большую, а значит сильную из представленных — сказал
я сам себе. Не желая признаваться, что мне просто жалко этого
урода. На конкурсе лошадиных неудач это чудовище заняло бы второе
место – настолько было неухоженно, жалко и забито жизнью. Остальные
лошадки выглядели пободрее — но были меньше, покладистее, а значит
слабее — уговаривал я сам себя, пока еще была возможность взять
другого скакуна, а не это несуразное недоразумение.