- Старый ворчун! – в сердцах
отозвалась капитанесса, - Вы вновь поспорили с Корди, чья очередь
драить палубу? Ваше упрямство когда-нибудь доведет меня до белого
каления. Ладно, она еще ребенок, но ты?..
- Это другой мусор! – сердито буркнул
голем, косясь на Тренча, - Он разговаривает.
- Что ты имеешь в виду,
дядюшка?
- У нас пленник,
капитанесса.
Несколько секунд из капитанской каюты
доносился лишь бодрый голос граммофона:
«Восьмое небо там, старик
Куда тебе понять
А как мягки там облака -
С периной жестче спать!
Пассат хмельнее, чем вино
Муссоны все как мёд
Вот только ключика туда
Никто не подберёт»
Услышав это, старый Бун
Забыл покой и сон
Обычный ветер стал вонюч
Как запах от кальсон
Ром стал на вкус как рыбий
жир
И карты все не в масть
В восьмое небо
захотел
Старик-пират попасть…
Потом что-то щелкнуло, жалобно
взвизгнула игла, и воцарилась тишина.
- И ты молчал? Сюда его!
Тренчу показалось, что он слышит голос
другого человека. Жесткий, хорошо поставленный, властный. Голос,
которым можно загнать матросов на верхушки мачт посреди бури,
голос, которым можно остановить бунт, голос, которым можно напугать
до мокрых штанов матерого каторжника… Тренч, вспомнив свои
опасения, вновь замешкался. Так что дядюшке Крунчу пришлось легко
толкнуть его в спину, чтоб заставить перешагнуть
порог.
Тренч ступил в полумрак капитанской
каюты так скованно, будто сделал первый шаг к помосту палача на
главной площади Шарнхорста. Он впервые в жизни оказался в
капитанской каюте и потому ощущал себе вдвойне неуютно. Смутила его
и обстановка.
Ему всегда казалось, что капитанская
каюта должна представлять собой что-то вроде небольшого, со вкусом
обставленного кабинета, где каждая вещь находится на своем месте и
где царит строгий, как нрав самого капитана, порядок. Полки с
аккуратно разложенными картами и лоциями. Небольшой книжный шкаф с
любимыми книгами – никакой беллетристики, только классические труды
Дрейка, Хоукинса и Худа. До блеска начищенная сабля на стене. И,
разумеется, огромная карта мирового воздушного океана, испещренная
направлениями ветров и пятнышками островов. Иногда воображение
дорисовывало что-то невинное, бутылку хорошего вина на столе или
колоду отполированных сильными пальцами игральных карт…
Ничего подобного в каюте капитанессы
он не обнаружил. Мало того, эта каюта походила на саму «Воблу» в
миниатюре, неся те же самые черты, что и сам корабль, а именно –
полный отказ подчиняться принятому порядку вещей и совершенно
бессмысленные, непонятные и нелогичные сочетания всех возможных
предметов.