Ещё совсем юнцом пристрастился он к тайге. Отец с дедом пристрастили. Ох, знатные таёжники были. Плашники держали самые длинные, да мяса поболе других добывали. А дед, тот вообще охотник. Он по молодости в якутах жил, рассказывал, как на соболей хаживал. Вот зверь-то ценный.
Мефодий еще летом нащипал лучины и аккуратно развесил ее пучками под тесовым навесом – для полной просушки. Теперь же собрал и сносил домой, сложил за печь. Одну лучинку выдернул, вставил в держак и, улыбаясь, запалил. Хорошо горела лучинка, без треска и не коптила. Ладно будет вечерять Акулька, в тепле и свете. А керосин дорогой, его только на праздники.
…Перед самым ледоставом Мефодий, как и другие заречные охотники, добром всё уложил в лодку, – скарб, припасы, одёжку, в нос усадил и привязал накоротко рослого кобеля, поцеловал жену и Ванятку. Чуть задержался, окинул взглядом Низовскую улицу, осенил себя крестом и взялся за шест.
От резких и сильных толчков лодка легко скользила по мелководью, навстречу остывающим струям горной реки.
Отмахав верст десять, Мефодий добрался до устья своей речки – Черепанихи. Небольшая речка, но страсть как заломная. На каждом повороте набито деревьев выше дома, и старых, совсем трухлявых, и совсем свежих, только что вывернутых с корнем.
На чуточном костерке взбодрил чайку, погрел кишки, отвалился на камешник отдохнуть, на обеденном, ещё ласковом солнышке. По Черепанихе подниматься было куда труднее, чем по Киренге. Часто приходилось выпрыгивать в ледяную воду и проводить лодку вброд, с трудом удерживая её, груженую, на упругих, прозрачных струях. В подперекатных ямах шарахались в разные стороны от лодки покатные>1 харюза и важно отходили ленки.
Зимовьё стояло на высоком берегу и слеповато посматривало на реку малюсеньким оконцем сквозь поднявшийся чуть не до самой крыши осот и бурьян. Мефодий обошёл вокруг зимовья, убедился, что всё в порядке, и стал выгружаться.
Зимовья, это и второе, в самой вершине реки, рубили ещё отец с дедом. Зимовья были крепкие, добротные, но построены на старый, кержацкий манер, – без дверей. Вместо двери делали лаз, – в нижнем венце вырез. Попасть внутрь можно было только ползком.
Изнутри лаз закладывался обрубком бревна, прикрывался какой-нито тряпкой и всё. На все четыре стороны рубились бойницы, маленькие дыры, в которые можно было просунуть ружьё. Всё это делалось лишь с одной целью, уберечься от этой пакости, – от медведя.