Любовные игрища Берти разворачивались с соблюдением неизменного церемониала. Подав чай и любимые пирожные принца, служанка в молчании выходила из комнаты, зная, что ни при каких обстоятельствах не должна открывать дверь, до того как ее позовет звонок. Затем следовало милое воркование, одно-два ласковых прикосновения, обильно приправленные поцелуями… Затем опьянение плоти. При условии, конечно, что состояние здоровья (и настроение) Эдуарда это позволяли. На маленькой лесенке, ведущей к апартаментам Алисы, дежурил мажордом Ралф. Вайта Сэквил-Вест вспоминает, как однажды отправилась навестить свою подругу Вайолету, а мажордом попросил ее «немного подождать» в глубине холла, «пока джентльмен не уйдет». Взяв из рук слуги трость, перчатки и шляпу, принц удалялся, оставляя за собой ароматный шлейф португальских духов.
Будущий монарх любил окружать себя яркими личностями – царившая в Мальборо-хаус атмосфера сильно контрастировала со строгой обстановкой двора королевы Виктории. Любознательность Эдуарда и его неутолимую жажду новизны не могли удовлетворить одни лишь высокородные аристократы – наследники древних семей королевства, традиционно составлявшие окружение наследников короны. Среди членов «мальборовского кружка» – новые лидеры английской экономики, вступившей в эру индустриализации. Кроме этих богачей, которым деньги служили заменой рекомендаций, принц допустил в круг близких друзей некоторых других: заслуженных, высокопоставленных государственных служащих, а также деятелей искусства, считавшихся лучшими в своих областях. Ни один привилегированный лондонский клуб не пожелал менять свой устав, чтобы удовлетворить все капризы Берти, и он решил создать нечто вроде своего собственного – «Мальборо». Вскоре он приобрел репутацию самого беззаботного среди подобных мест в столице; никто, однако, не мог войти в этот тесный круг без личного разрешения принца.
Бурный темперамент Алисы и ее «армейский юмор» позволили ей очень скоро занять место среди тех, кто составлял столпы окружения ее любовника и завоевать уважение его близких друзей. Вэйта Сэквил-Вест в «Эдуардианцах» изображает г-жу Кеппель под именем Ромолы Чейни: «Все в ее облике говорило о величии. Стремления ее в своем великолепии равнялись лишь ее заблуждениям. Эта женщина придавала всему красоту и силу превосходной степени. Не представляла, как это быть светской женщиной и не жить на широкую ногу. Если речь шла о деньгах, готова была потягаться с самыми богатыми людьми. А уж если влюблялась, так избранник ее непременно принадлежал к самым недоступным кругам общества. Честолюбивые замыслы простирались у нее до самых высот власти. Страдания принимали оттенок и привкус трагедии. Душе Ромолы Чейни, этой жестокой и материалистичной женщины, была чужда мелочность».