Я обхватываю её голову и притягиваю к себе. Притягиваю и целую.
Она хлопает глазами, задевая длинными ресницами мою щеку. Вкус
коньяка, запах блаженства и волнующие касания ресниц. А ещё
громыхающее, как камушек в бидоне, сердце. Докатился,
герой-любовник. Ни стыда, ни совести. На лестнице с девками
целуешься, а она, между прочим, бабка, у неё внуки имеются.
Ну и, как вполне закономерное противодействие, готовое к любому
действию, Алик Цеп, разъярённым драконом, Кинг-Конгом, бешеным
псом, цербером и самой злющей гарпией бросается в мою сторону.
Отталкивает Вику, так что та чуть не падает, и хватает меня за
ворот единственной приличной рубашки.
Раздаётся треск. Это пуговицы вырываются с мясом. Жалко рубашку,
впрочем, зубы, если дойдёт до них, будет жальче, а, главное, не в
пример дороже. Поэтому, геройствовать, так на опережение.
Я наношу удар, тем более, что рожа у Альберта становится до
ужаса похожей на его детскую, наглую и мерзкую физиономию. А это я
воспринимаю, как вызов и возможность поквитаться за то юношеское
унижение, которое, быть может, испортило всю мою последующую
жизнь.
Если бы не оно, я бы не уехал в Москву и не женился на
меркантильной фригидной дылде. Хотя и не факт… К тому же он стоит
на лестнице на пару ступеней ниже и в кои-то веки мы оказываемся с
ним одного роста.
В общем, я размахиваюсь и, как Зидан, бью лбом в нос Цепню.
Раздаётся хруст и делается чрезвычайно больно голове. Ох, как
больно. Что там у этого Зидана в черепушке?
Впрочем, боль сразу отступает, когда я вижу реки крови текущие
по недавно ещё такой самоуверенной физиономии Цепня. Меня
охватывает радость, я бросаю победный взгляд на Вику и… И,
собственно, всё приятное, щекочущее самолюбие и питающее гордость,
на этом вмиг заканчивается, потому что, как ни странно, Цеп не
умирает и даже не теряет сознание от моего удара.
Он всхрапывает, как жеребец, и бросается на меня, маша кулаками,
будто крыльями мельницы. Я тут же получаю по чайнику, а именно по
глазу и по, носу. По чайнику, по шее, в дыхалочку и ещё раз по
чайнику…
Получаю и падаю к ногам Вики Мурашовой, урождённой Хаблюк. Сразу
возникает шум, кто-то подбегает. Не знаю кто, поскольку вижу только
ноги. Кто-то склоняется надо мной. Все шумят, кричат, кто-то
матерится. Только я лежу ровно и издаю едва слышные стоны.