- Я не то чтобы особо хочу что-то сказать, но поймите вот что:
Дальняя Хлябь – удивительно удобная штука. Эдакий коврик, под
который можно замести любой объем мусора и со спокойной душой
забыть о нем. Казнят ли там колдунов втихую? Не думаю. Но вот в
каких условиях они там содержатся это, конечно, вопрос… Кстати, вы
знаете, что каторжник имеет право просить о помиловании – что бы он
не совершил! – если проведет в Краевых обходчиках год? И
королевская канцелярия не имеет права отказать ему в пересмотре
дела?.. Фигаро, там черт-те что творится, на Дальней Хляби. И мы с
вами едем в самую гущу этого всего.
- Ну, вы сами захотели составить мне компанию. Хотя я,
признаться, рад.
- Я тоже рад… Черт, не спится. Давайте, что ли, в
подкидного?
- А давайте. Зажжем ма-а-а-а-аленький огонечек… Черт, вы эти
карты где храните? Между кусков сала?
- А вы не привередничайте. Знаете как удобно ими по носу бить?..
Вам-мне, вам-мне…
- Ну, Фигаро, чтоб вам так жизнь сдавала… Держите: шесть, шесть…
И еще шесть сверху…
* * *
Спать, в конечном счете, они легли уже под утро, когда за
заиндевевшими окнами уже плескались первые темно-красные искры
рассвета. И, естественно, продрыхли до самого Последнего
полустанка, где, разбуженные грохотом вагонов и шумом за окнами,
проснулись, отогрели по-быстрому заклятьем кусочек стекла,
поглядели немного на одинаковые ряды низких серых складов, похожих
на бараки (или бараков, похожих на склады), на паровой грейдер
вдали, на термометр, разградуированный до минус 27 Реомюров, но
безнадежно втянувший ртуть куда-то в самое свое стеклянное пузо, и
решили никуда не выходить, а просто спать себе дальше.
Окончательно они проснулись от стука в дверь.
Это был проводник: веселый, бодрый и уже немного пьяный.
- Приехали, господа хорошие! Конечная остановка. Ну, в смысле,
совсем конечная – Нулевой километр! Добро, так сказать, пожаловать
на Дальнюю Хлябь!
...Фигаро представлял себе Нулевой километр примерно так:
покосившаяся избенка, занесенная снегом, замерзший до полусмерти
сторож в пухлом тулупе в обнимку с трехлинейкой спящий в полосатой
будке, кривой верстовой столб, разбитый семафор, сломанный шлагбаум
и будка, где когда-то, сто лет тому назад, жил старый пес – жил, да
издох от тоски – а вокруг на многие версты лишь снега, холмы, лес и
горы.