— Немецкая, по названию судя?
— Да, — лёгким кивком я отдал должное его сообразительности. — У
нас это крупнейший автомобильный концерн в мире.
— Надо же, а у нас о такой компании никто и не слышал, —
отозвался молодой человек.
— У нас в тридцать втором году тоже, — на всякий случай уточнил
я.
На посторонний звук мы с тёзкой повернулись оба. Больше всего он
походил на мотор мотоцикла, что почти сразу и подтвердилось быстро
приближавшимся со стороны Москвы светом одинокой фары. Мы отступили
в сторону, чтобы пропустить мотоциклиста, но вот у него планы
оказались совсем иными. Лихо развернувшись и затормозив, он вскинул
руку, в которой держал...
Да мать же его, так только пистолет держать можно! Я дёрнулся в
сторону, но ублюдок оказался проворнее — в лицо мне блеснула
вспышка, грудь резануло дикой болью, и я...
И я выхватил свой парабеллум и дважды выстрелил чуть выше фары.
Попал, судя по падению и мотоцикла, и его седока. Вот только откуда
у меня парабеллум? И где я научился так ловко с ним управляться?
И... И почему я вижу себя самого, безжизненно лежащего на дороге?!
Что за?!...
И если бы это было всё! Едва я наклонился над своим же телом,
как и оно, так же, как совсем недавно Сашина машина, просто
исчезло, растворилось то ли в воздухе, то ли в другом времени и
другом пространстве. Я выпрямился и тупо стоял на месте, пока до
меня не дошло, что смотрю я на всё это глазами своего тёзки. Ну
вот, приехали, теперь мне ещё придётся выдавать себя за него и
что-то подсказывает, что хрен оно у меня получится...
Дела, однако, никто не отменял, и я пошёл проконтролировать, что
там с этим упырём на мотоцикле. Контроль показал, что контрольный,
прошу прощения за тавтологию, выстрел не требовался — одна пуля
вошла, как говорили в старину, восередь груди, вторая в левый глаз,
на месте которого зияла теперь кровавая дыра в весёленьком таком
обрамлении стёклышек от разбитых очков. Ну да, архаика, так уж
архаика — ублюдок носил мотоциклетные очки, которые я только в
фильмах про войну и видел.
Тут на меня и накатило... Знаете, я и слов-то подходящих не
найду, чтобы передать ту боль, то сожаление и примешанную к нему
обиду, что вот только-только познакомился с человеком из другого
времени, да ещё полным тёзкой к тому же, а его тут же и убили.
Стоп! Это же меня убили! Значит, и мысли это тёзкины, а не мои! Но
если я могу эти его мысли фиксировать и оценивать, значит, я-то
мыслю отдельно от него? И при том мыслю в его же теле, в чём я тут
же и убедился, рассмотрев свою, то есть тёзкину, руку с
парабеллумом. А как там по этому поводу говорил кто-то из древних?
«Мыслю, следовательно существую»? [2] Значит, я существую в его
теле, а он, раз уж тоже мыслит, существует в нём же? Вот это мы оба
попали! Два в одном, блин-переблин... Хм, а не попробовать ли мне
по такому поводу до тёзки докричаться?