Маркус закашлялся, затем пробормотав
ругательство. Я замер, вслушиваясь, но кроме скрипа колёс, более не
раздавалось ни звука.
«Был ещё один любопытный момент на
допросе. Инквизитор осведомился, какую именно семью я имею ввиду,
назвав меня заблудшим. Ту, что поклоняется Атраше и терзает
праведников в преисподней? – спросил он. Резюмируя услышанное,
можно предположить, что они считают, будто кто-то в тайне от церкви
поклоняется Атраше, которая в свою очередь взращивает некий культ,
условно, назовём его «культом про́клятых», что терзает праведников…
Где? В преисподней. Бред какой-то. Если они считают себя
праведниками, то как попадают в плен к той, кого отрицают? Ещё эта
преисподняя. Что это за место? То, что я видел? Амбраморкс? Но там
живёт не Атраша, если она вообще когда-то существовала. В
Амбраморксе всем заправляет жирная тварь Дулкруд, который… Хм… Что
ещё более странно… Вообще никак не отмечен во всеобщей религиозной
бредятине, которая и без того не согласовывается!».
Я понял, что если пролежу ещё хоть
минуту с закрытыми глазами, то совершенно точно рехнусь.
Бесконечные вопросы, что сыпались на голову, вызывали уже не
интерес или страх, а раздражение, граничащее с озверением. Хотелось
вскочить и крушить всё вокруг. Я резко распахнул глаза, уставившись
на паладина.
— Доброе утро, рыцарь Маркус Авалос,
— поздоровался я, садясь.
— Скорее вечер, сударь, — заметил
рыцарь.
Маркус сидел напротив, глядя так,
словно ждал моего пробуждения, как второго пришествия Лот. В его
глазах было нетерпение и интерес. Дождавшись, пока я приду в себя и
сяду, рыцарь, не отрывая от меня взгляда, подхватил с сидения
кожаный бурдюк. Вырвав зубами пробку, он сделал глоток и вытер
пепельные усы, довольно причмокнув. В нос ударил пленительный
аромат благородного виноградного вина. Рыцарь протянул бурдюк,
ухмыльнувшись, и сообщил:
— Кровь Его.
— Ну, раз Его, — устало бросил я. –
Тогда можно.
Учитывая контекст, с позволения
сказать застолья, я без сомнений употребил бы и все содержимое
бурдюка, но вынужденно отпрянул. Живительное тепло скользнуло по
горлу, устремляясь дальше в пищевод, и наполняя тело жаром,
разрастающимся в груди.
— Положите руки на стол, я осмотрю
раны.
— Благодарю покорно, ничего не нужно.
Ран нет, так пустяки.
— И всё же.
— Я отказался. Разве это не
понятно?